– Я ж думал, в лифте она, а оттуда две тетки выползли на четвертом.
– А Веремеева в то самое время смылась.
– Может, живет она на первом или втором этаже…
– Скажи, успела бы она открыть ключом дверь, или дозвониться, чтобы ей открыли, или на второй этаж взобраться за тот промежуток, когда и ты оказался в подъезде?
– Нет, я думаю, – ответил через паузу Петюн. – Не успела бы.
– Так вот. Не живет она в том доме, понял? Запаниковала детка, кинулась куда попало. Когда человек боится, то делает множество глупостей. Она сглупила, забравшись в ловушку, и притаилась. Надо было внимательно…
– Я ж хотел только выяснить, где она живет, и все. Ну, нашел бы я ее в темном углу и что?
– Подъезд был пустой?
– Ну?
– Перо в кармане носишь?
– Ну?
– Тебя еще многому учить надо, – махнул рукой Гарпун и продолжил жевать. – Сменила вывеску, говоришь?
– Ага, не узнать.
– Неплохая подсказка.
А когда выдавалось время, Абрам скакал в Петербург и тайно виделся с Асечкой. Ах, Асечка… чудо, прелесть, чистейшее создание. Она проводила белой рукой по черной щеке своего арапа, глядела не просто в глаза, а казалось, заглядывала в самую душу. А нежаркое лето заставляло тесней прижиматься, а ласковые слова горячили кровь, разливались по телу. Огнем горели губы… и объятия… и поцелуи… Счастье – так просто его достать.
Цок, цок, цок – неспешно цокали копыта по сонному городу. Абрам вез свою Асечку к дому и чем ближе подъезжал, тем сильней прижимал. Не может человек, какой бы он ни был и где бы ни был, жить один. Не друзья должны быть рядом, а та, с которой захочется ехать на лошади вот так неспешно, но только всю жизнь, не расставаясь. Она спрыгнула с лошади, Абрам задержал ее за руку:
– Асечка, погоди. Государь обещает назначение дать хорошее, определить в Преображенский полк, в бомбардирную роту. По примеру короля французского училище царь делает, где я стану обучать инженерному ремеслу. Вот тогда попрошу руки твоей у Ивана Лукича.
– Когда ж это случится?
– Думаю, осенью. А ты пойдешь за меня, за арапа черного?
– Пойду, – кокетливо и лукаво улыбнулась она, – коли сам царь Петр сватом будет.
Обнялись на прощание, и помчался Абрам в Кронштадт. А мысль-то подсказала Асечка какую: царь сват, уж ему-то не откажет отец девушки. И снова письма, в которых он просил не бранить своего Абрама за долгую отлучку, ему ведь и «грязи кронштадтские повиняются», а как только выдастся время, непременно приедет. И нес конь Абрама как на крыльях назад в Петербург…
Но попало письмо в руки отца.
– Вот до чего довели ле дансы да книжки! – с пеной на губах шипел Иван Лукич дочери в лицо. Мать не смела рта раскрыть. – Вот оно! С арапом! Холопом царя!