– Абрам Петрович… может, застрелить старого дурака?
Он очнулся. Не отвечая, спрыгнул с коня, взял Асечку на руки и поднес отцу:
– Бери, она твоя.
Передав мертвую девушку Ивану Лукичу, Абрам вскочил на коня, яростно хлестнув того плетью, поскакал, бросив еще одно страшное слово:
– Убийца!
У Ивана Лукича подкосились ноги, он опустился на землю, держа дочь, стал трясти ее, словно оживить хотел, стонал, рыдая:
– Асечка… дочка… Я ведь не в тебя хотел… я в него… черта черного… Асечка, открой очи… Не хотел я… Господи, за что?!
Мимо Ивана Лукича проносились всадники, догоняя Абрама. Он остался один с Асечкой. И вдруг завыл, как зверь в лесу зимней порой, раненый и умирающий…
… Алешка-арап наклонился к колыбели младенца, такого же темнокожего, как и его дети. Ребенок сладко спал, во сне сосал большой палец.
– Может, ты сынок Ибрагима, брата моего? – сказал тихо Алешка. – Ишь, тайной какой окружили-то тебя… К Асечке Ивановне никого не пускали, кроме жены моей, теперя матери твоей. И родила она тебя черненького… А ведь она, матушка твоя, из Петербурга, где Ибрагим живет, еще Абрамом его кличут. Думаю, все ж ты племянник мне… а может, и нет… Эх, знать бы… Любопытно мне, свидимся ль еще с Абрамом?
В избу вошла жена Алешки. Ввиду особых способностей мужа и того, что на свет производила арапчат – гордость Луки Лукича, ее не пользовали на крестьянских работах, а при усадьбе держали на легких хлебах. Она сообщила:
– Алеша, Лука Лукич требует тебя. Ступай скорей, а то рассердится.
– Иду, иду, – засуетился Алешка.
Он предстал перед хозяином, сидевшим в мягком кресле, аккуратно держа гобой, приготовившись по первому требованию играть новую пьеску, недавно разученную.
– Нет, – сказал Лука Лукич, – сегодня я не желаю музыки. А позвал я тебя вот по какому поводу. Доложили мне, что называешь своего приемного сына не по-христиански. Правду сказывали?
– Да, – сознался Алешка, – правду.
– А как зовешь?
– Ибрагимом.
– Не смей боле так называть. Младенцу дали имя при крещении, тем именем его и зови. Ступай.
Алешка поклонился, как того требовал Лука Лукич, и послушно побрел домой. Значит, сегодня вечер он проведет вместе с женой и детьми. Впрочем, Лука Лукич может и ночью потребовать к себе в опочивальню музыкантов, если с ним бессонница приключится, а вместе с ней меланхолия придет. А то бывало, что без музыки спать хозяин не мог, и музыканты всю ночь играли, затем еще ночь и еще, пока не надоест Луке Лукичу. Ну, это ничего, Алешка доволен, ибо жил здесь как у Христа за пазухой, другим-то много хуже жилось.