Семён пожал плечами.
— Понимаешь, когда мы переезжали в этот дом, дочь сделала капитальную чистку: ни с кем ни посоветовшись, выбросила всё старье и разные бумаги. Решили, что в новом доме они не нужны. Да, и вообще, если честно, мне сейчас не до деда. У нас на электростанции движок полетел, надо срочно ремонтировать, а то не ровен час — замёрзнем.
Выручила Мария, вспомнившая, что в деревне живёт один старик, работавший на приисках в то же время, что их родственник.
— Из деда Попова, правда, песок сыплется, но память у него хорошая, — сказала раскрасневшаяся хозяйка, — сходите к нему, может, он вспомнит чего.
С виду дед Попов оказался суровым и, к удивлению Фёдора, славянской внешности. Среди эвенков и якутов встретить русского старика он никак не ожидал. Могучая бусая с проседью борода, густые тёмные брови придавали ему особую колоритность. Между бровями у старика залегли две глубокие складки, врезавшиеся в высокий морщинистый лоб. Деду можно было дать лет восемьдесят пять — девяносто, но когда он заговорил, Фёдор подумал, что он не такой уж старый.
— Меня зовут Фёдором, — словно процеживая слова сквозь редкие пожелтевшие зубы, начал дед, — а в детстве звали Федюшкой. Потом и старатели меня также кликали.
— Я тоже Фёдор, — отозвался Закатов, — значит, мы тёзки.
Дед приятно удивился и в знак признания долго жал ему руку.
— А по батюшке-то как вас величать? — спросил Фёдор старшего тёзку.
— Лексеич я. Фёдор Алексеевич, стало быть. Да кто б меня так звал! Даже на старости лет Федькой остался.
В тёмных глазах старика промелькнула скрытая печаль. Видно, ему всегда хотелось, чтобы звали его по имени отчеству.
— Вот, видишь, тёзка, как я живу, — повёл рукой перед собой дед. — Ты-то ещё совсем молодой, а я уже свой век доживаю. Вот недомогать стал: то радикулит разбивает, то сердце пошаливает. Чувствую, скоро конец мне придёт, я и так на этой земле подзадержался. С двенадцати лет по приискам мотаюсь. Начинал на Зее, потом судьба занесла на Алдан и вот теперь, видишь, к тунгусам прибился.
А вообще, скоко себя помню, я всё время работал, не разгибая спины. Грамоте некогда было учиться, оттого ни читать, ни писать не умею.
— А зачем тебе грамота? — вставил молчавший Охлопков. — Зато, наверно, разбогател на старательстве? Небось, где-нибудь золотишко припрятал?
— Что ты, что ты! — взмолился дед. — Я никогда богатым не был, а в молодости вообще влачил жалкое существование. Пахал, как лошадь, но много денег никогда не видел. Ох, мужики, тяжелое это дело золото мыть, каторжная работа! Но зато, если войдешь во вкус — не остановишь: хочется ещё больше добыть. Однажды, помню, это было ещё до революции, нам с отцом не сказано повезло. На ключе Кумкуй намыли мы хорошо золотишка, нарадоваться не могли, думали, куда денежки потратить, а нас хвать и в кутузку. Оказалось, что тот ключ один богатый золотопромышленник застолбил.