Ветер гудел в колодцах умм, жалобно завывал разными голосами в арках, свистел в узких проходах. Все вместе это сливалось в одну тоскливую и бесконечно тягучую симфонию, сыгранную на тысяче инструментов одновременно.
– Не помню, чтобы качало так сильно, – проворчал Старик. Сейчас он выглядел особенно бледным и изможденным. Качку он переносил плохо, а сейчас, кажется, страдал особенно.
– Ты говоришь так каждый раз, когда начинаются ветра, – флегматично ответил я, думая о своем.
– В этот раз – точно. Не было никогда такого.
– Ладно, пусть так. Храмовые птицы летать не могут, и уже этому я благодарен.
– Ага. Будешь благодарен, когда остров в конце концов перевернется.
– Не преувеличивай. С Начала Памяти не перевернулся, и теперь не случится ничего.
– Но не качало так сильно раньше! – воскликнул Старик так, будто я не понимаю очевидной опасности.
– Ладно, пусть так. Давай подождем возвращения к Началу тут, не хочу никуда идти.
– Ох… – тяжело выдохнул Старик то ли разочарованный моим ответом, то ли справляясь с очередным приступом тошноты. – Никогда не было таких ветров.
В отличие от соседа, никаких проблем с качкой я не испытывал. Как, пожалуй, и любой другой наездник. По сравнению с тем, что приходится испытывать в седле механической птицы, о вибрации острова в воздушных течениях можно было просто забыть. Если, конечно, не думать о том, что однажды он может все-таки сорваться с невидимой привязи.
Другое дело – ночи… Множество звуков, которые создавали сильные ветры в умм-канах, начисто лишали меня покоя. И если заснуть на какое-то время все-таки удавалось, то уже скоро очередная воздушная волна возвращала обратно. Звала к себе заунывным голосом пустых проходов, забиралась в постель холодом сквозняков. И когда это произошло снова, я уже не смог уснуть. С легкой головной болью и невидимой пылью в глазах вышел в ночь.
Скоро утро. Небо над Архипелагом становилось серым, а звезды – все бледнее. Из темноты постепенно выступали очертания предметов: непроницаемая ночная мгла отступала к стенам, оставаясь там до утра темными сгустками. Я не знал точно, куда и зачем мне идти, но первое, что пришло в голову – отправиться к Ши-те. К своему молчаливому механическому другу, который рад встрече всегда.
В проходах непривычно пусто и неожиданно холодно. Ныряя в арку, легко наткнуться на очередную воздушную волну, которая вдруг превращает твой хартунг в парус. Она тащит вперед или назад и рычит угрожающе под каменным сводом.
В рассветном полумраке металлический корпус птицы выглядит как темное пятно на фоне светлых плит поверхности. Этот силуэт привычен, знаком, изучен в мельчайших деталях. И, пожалуй, именно поэтому я понял: что-то не так. Какая-то избыточная тень, какое-то неочевидное излишество абриса.