Мистер Вход и мистер Выход не значатся в списках избирателей. Напрасно вы будете искать их в справочнике «Кто есть кто»; их имена не указаны в книгах записи рождений, браков и смертей, не найдете вы их и в гроссбухе бакалейщика. Их поглотило забвение, а свидетельства самого факта их существования настолько смутны и неясны, что их не примут ни в одном суде. Однако у меня имеются самые достоверные сведения о том, что мистер Вход и мистер Выход пусть и непродолжительное время, но все же существовали, дышали, отзывались на свои имена и ярко демонстрировали свои неповторимые индивидуальности.
На протяжении краткого времени своего существования они прогуливались в присущих им костюмах по широкой улице великой страны; над ними смеялись, их ругали, преследовали, от них убегали. Затем они исчезли, и больше о них никто никогда не слыхал.
Они начали понемногу обретать физический облик в тот момент, когда по Бродвею с первыми лучами майского солнца промчался открытый таксомотор. В машине находились души мистера Входа и мистера Выхода, обсуждавшие с удивлением синий свет, в который столь внезапно окрасился небосвод за статуей Христофора Колумба, обсуждавшие с недоумением бледные старческие лица «жаворонков», проносившихся бледными тенями мимо них, будто гонимые ветром бумажные кораблики на серой озерной глади. Они соглашались друг с другом по всем вопросам, начиная с отсутствия здравого смысла у вышибал из ресторана «Чайлдс» и заканчивая нелепостью бытия как такового. У них кружились головы от абсолютного, до пьяных слез, счастья, которое проснулось в их хмельных душах с первыми лучами утреннего солнца. И действительно, они столь свежо и сильно почувствовали радость существования, что решили тут же выразить это громкими криками.
– Э-ге-гей! – заорал Питер, приставив к губам ладони рупором; его тут же поддержал Дин, издав столь же осмысленный и символичный вопль, черпавший свою силу из самой своей нечленораздельности:
– Йя-ха-ха! О-о-о! Йо-хо-хо! Йуба-буба!
Пятьдесят третья улица промелькнула в виде автобуса, на верхней площадке которого сидела сногсшибательная брюнетка с короткой стрижкой; Пятьдесят вторая запомнилась дворником, который увернулся, избежав столкновения, и тут же заорал: «Гляди, куда прешь!» – страдальческим и обиженным тоном. На Пятидесятой улице целая группа мужчин на ослепительно белом тротуаре у ослепительно-белого здания развернулась и стала смотреть им вслед, крича:
– Вечеринка удалась, ребята!
На Сорок девятой улице Питер повернулся к Дину.
– Чудесное утро! – с серьезным видом произнес он, прищурив осоловевшие глаза.