И внезапного веселья.
Девушка отдаёт любимому мужчине свою сексуальную энергию. На кровати. В интимном полумраке. И при этом всё абсолютно целомудренно.
Да, если бы мне кто-нибудь такое сказал, я бы тоже посмеялась.
Когда колдовской свет померк, Лод открыл глаза, заблестевшие живым блеском — и опустил руки:
— Спасибо. Так гораздо лучше.
— Обращайся. — Я сложила ладони на коленях. — Всегда рада помочь.
Это не было пустой любезностью. В конце концов, эта энергия мне всё равно не пригодится — по крайней мере, в ближайшее время; и кому мне отдавать её, как не ему? Ведь я действительно рада была видеть, что его щёки покинула полотняная бледность.
Потом внезапная мысль заставила всю мою радость исчезнуть, как воздух из проколотого шарика.
И Лод сразу заметил перемену моего настроения.
— Скажи, о чём ты думаешь.
— Ни о чём. — Я опустила взгляд. — Ерунда.
Никогда не любила раскрывать кому-то душу и мысли. Во всяком случае, те их части, которые делают тебя уязвимой.
И почему тогда ему, вот уже второй раз, мне действительно хочется сказать?..
— Снезжана, я уже говорил: ты слишком многое держишь в себе. Скажи.
Я помолчала, считая стежки на одеяле. Мелкие, аккуратные штрихи, прочерченные белыми нитками.
Пять, десять, пятнадцать…
— Просто подумала… ты исцелил Фаника, а в моём мире он бы наверняка умер. Или остался калекой. А… моя мама — она ведь не мгновенно… не сразу, на месте…
Двадцать пять. Тридцать.
— Её довезли до больницы, и она уже там, в реанимации…
Сорок.
— И если бы в нашем мире была магия… такие целители, как ты…
Я замолчала, поняв, что мне срочно нужно пробежаться по степеням девятки; но добралась только до пятой, когда Лод накрыл мою ладонь своей.
В этот раз — без необходимости.
— Магия тоже не всесильна. И убивает так же легко, как и лечит. Ведь взамен неисцелимых ран у нас появились неисцелимые проклятия. — Другой ладонью он коснулся моего подбородка, заставив вскинуть голову. — Плачь, если хочешь.
Я замерла, почему-то чувствуя себя пойманным в ловушку зверьком.
Сейчас его близость дарила лишь чувство уюта, тепла… и ничего больше. Наконец-то — правильно.
И почему тогда мысли всё равно путаются?
— С чего ты взял, что я хочу плакать?
— Потому что я знаю тебя. Потому что за последнее время ты увидела слишком многое и прошла через то, через что не должна была проходить. Потому что ты ребёнок, который потерял всё, что у него было, и пока не приобрёл чего-либо стоящего взамен. И ты должна научиться плакать. Со слезами выходит боль, а ты никогда не даёшь ей выхода. И делаешь частью себя.
— Я не…