Кингсли снова ощутил предательскую твердость; его сердце пустилось вскачь. Поставив бокал с вином, он вышел из бара через заднюю комнату в коридоры Восьмого Круга. Прямо за дверью бара его нога соприкоснулась с чем-то лежащим на полу. Любопытно. Он наклонился. Туфли. Пара туфель. Он поднял их. Белые из лакированной кожи, на шпильке, тридцать шестого размера.
Эти туфли в последний раз он видел на Норе Сатерлин.
Уставившись на туфли, Кингсли размышлял, каким образом и почему те оказались в коридоре за пределами бара. Нора могла делать практически все на своих высоких шпильках. Он видел ее доминирующую над некоторыми из самых закоренелых мазохистов в них. Она била, хлестала, порола их, била ногами... Она могла стоять на шее человека на высоких каблуках, ходить по его избитой заднице, балансировать на одной ноге, пока ее другой ноге поклонялись. Он знал только одно действие, которое она не могла делать на своих ужасно высоких шпильках: бегать.
Кинг донес туфли до нижнего этажа, где он и несколько других важных персон имели свои собственные комнаты. Возле последней двери слева, он остановился, но не постучал, прежде чем войти.
Мужчина, белокурый и высокий, глубоко задумавшись, стоял возле кровати, скрестив руки и наморщив лоб.
- Ты когда-нибудь слышал о том, что нужно стучать?
Сорен расслабил руки и оперся плечом о столбик кровати. Кингсли стиснул челюсти.
- Я слышал слухи о хороших манерах. Но никогда не верил им.
Кинг вошел в комнату. Ничье подземелье в Круге не иллюстрировало концепцию минимализма лучше, чем апартаменты Сорена. Оно вмещало в себя только кровать с пологом на четырёх столбиках, запрятанную в алькове, Андреевский крест перед ней по центру, и единственный сундук, наполненный различными орудиями пыток. Садистская сторона Сорена была вроде легенды в Восьмом Круге и во всей Преисподней. Ему не нужны были тысячи видов флоггеров и плетей-однохвосток, десятки тростей и кожаных ремней и игрушек. Такую работу, как избиение сабмиссива, Сорен мог проделывать словом, взглядом, своей острой проницательностью, своим спокойствием, холодным превосходством, которое ставило на колени даже сильнейших, заставляя тех дрожать у его ног. Он запугивал их красотой своей внешности сначала, а уж потом, зверем, которым было его сердце.
- Я принес тебе подарок.
Кингсли протянул туфли, держа их за ремешки. Сорен поднял бровь.
- Не совсем мой размер, не находишь?
- Твоей зверушки. - Кингсли уронил их на кровать. - Как тебе известно. Ты должен был проходить мимо них, когда уходил из бара.