Глэсс опустила глаза, борясь с желанием сказать Люку правду. Он заслуживал того, чтобы быть счастливым, напомнила она себе твердо. Он больше не твой.
— Неважно, — сказала она после короткого молчания. — Я просто хочу забыть все это.
Люк уставился на нее, и в один момент Глэсс стало интересно, видел ли он ее насквозь.
— Ну что же, позаботься о себе, — наконец-то сказал он.
Глэсс кивнула.
— Я позабочусь, — она знала, что поступает правильно в этот раз. Просто она хотела, чтобы это было не так больно.
Кларк нервно сидела в темной палатке-лазарете, пока Талия беспокойно ворочалась во сне от лихорадки, что говорило о том, что инфекция прогрессировала.
— Как думаешь, что ей снится?
Кларк обернулась и увидела, сидящую, Октавию. Та смотрела на Талию широко раскрытыми глазами.
— Я не уверена, — солгала Кларк. Судя по выражению лица Талии, Кларк могла сказать, что она думала снова о своем отце. Она была заключена за попытку украсть лекарства после того, как Совет отказался его лечить; с медицинскими препаратами, они считали, что его перспективы слишком мрачные, чтобы расходовать ресурсы. Талия все еще не знала, что случилось с ним… поддался ли он своей болезни после ее ареста, или он все еще цеплялся за жизнь, молясь о том, чтобы получить шанс увидеть свою дочь снова.
Талия застонала и свернулась в клубок, напоминая Кларк Лилли в одну из ее плохих ночей, когда Кларк бы проникнула в лабораторию, чтобы ее подруга не была одна. Хотя никто не запрещал Кларк помогать Талии, но она чувствовала себя безумно беспомощной. Если они не найдут лекарство, которое было брошено из шаттла, то ничего не сможет облегчить ее страдания.
Заслонка распахнулась, заливая палатку светом и прохладным, едким воздухом, и Беллами ввалился в нее. У него был лук на плече, и его глаза были яркими.
— Добрый день, дамы, — сказал он с усмешкой, когда он подошел к кровати Октавии. Он наклонился, чтобы взъерошить ее волосы, которые все еще были аккуратно связаны красной лентой. Он был достаточно близко, чтобы Кларк могла заметить, слабый запах пота, который цеплялся за его кожу, смешиваясь с другим ароматом, который она не могла определить, но это вдруг заставило ее думать о деревьях.
— Как лодыжка? — спросил он Октавию, преувеличенно щурясь и рассматривая ее со всех сторон.
Она осторожно согнула ее.
— Намного лучше, — она повернулась к Кларк. — Мне уже можно идти?
Кларк колебалась. Лодыжка Октавии все еще была хрупкой, и не было никакого способа укрепить ее. Если слишком сильно надавить на нее, она растянет ее снова или даже хуже.