В этих условиях на сцену выходит Джейн Остин, литератор и романист (романы изначально занимали весьма скромное, даже низкое положение в литературной иерархии, подходящее разве что для женщин), проза которой так кристально ясно обрисовала Англию эпохи перехода от Просвещения к романтизму, как не смог никто до нее и мало кто после. Не сделав никаких судьбоносных заявлений, Джейн Остин подчинила себе английский язык. Благодаря редкому дару, своими описаниями, диалогами, повествованием, внутренним ритмом она открыла все лучшее в английском языке и проложила для нашего языка-путешественника новый путь.
С появлением в конце XVIII и начале XIX века частных платных библиотек, где за небольшую плату желающие могли взять на дом дорогие книги, пробудился и стремительно возрос интерес к романам. Шло время, распространялось образование, уровень грамотности населения возрастал, книги дешевели, и романы приобрели невероятную популярность. Жанр романа, как подчеркивала Джейн Остин, стал восприниматься как форма, в которой остроумие, глубина и многообразие находили столь же яркое выражение, как в традиционных формах поэзии и драматургии. Роман стал эталоном хорошего слога. Джонсон ни за что не поверил бы в такой поворот событий. Подумать только, «всего лишь роман»!
Это пренебрежительное выражение употреблено в романе «Нортенгерское аббатство». В начале книги, когда Кэтрин и Изабелла стали близкими подругами, все делали вместе, «и если дождливое утро лишало их других развлечений, они, невзирая на сырость и грязь, непременно встречались и, закрывшись в комнате, читали романы. Да, да, романы, ибо я вовсе не собираюсь следовать неблагородному и неразумному обычаю, распространенному среди пишущих в этом жанре, – презрительно осуждать сочинения, ими же приумножаемые, – присоединяясь к злейшим врагам и хулителям этих сочинений и не разрешая их читать собственной героине, которая, случайно раскрыв роман, с неизменным отвращением перелистывает его бездарные страницы. Увы! Если героиня одного романа не может рассчитывать на покровительство героини другого, откуда же ей ждать сочувствия и защиты? Я не могу относиться к этому с одобрением. ‹…› Дарования 900-го автора краткой истории Англии или составителя и издателя тома, содержащего несколько дюжин строк из Мильтона, Поупа и Прайора, статью из "Зрителя" и главу из Стерна, восхваляются тысячами перьев, меж тем как существует чуть ли не всеобщее стремление преуменьшить способности и опорочить труд романиста, принизив творения, в пользу которых говорят только талант, остроумие и вкус. "Я не любитель романов!", "Я редко открываю романы!", "Не воображайте, что я часто читаю романы!", "Это слишком хорошо для романа!" – вот общая погудка. "Что вы читаете, мисс?" – "Ах, это всего лишь роман!" – отвечает молодая девица, откладывая книгу в сторону с подчеркнутым пренебрежением или мгновенно смутившись. Это всего лишь "Цецилия", или "Камилла", или "Белинда", – или, коротко говоря, всего лишь произведение, в котором выражены сильнейшие стороны человеческого ума, в котором проникновеннейшее знание человеческой природы, удачнейшая зарисовка ее образцов и живейшие проявления веселости и остроумия преподнесены миру наиболее отточенным языком»