Сцена восемьдесят четвертая
Кабинет Томина. Конвоир вводит Валентина.
Томин. Привет, Валя. Садись. Как раз дочитываю твои вчерашние письмена. Вранья не чувствуется, и ты теперь, надо сказать, по-другому выглядишь. Так что рад. И за тебя и за себя, конечно... Затесался ты в совсем не подходящую компанию... Курить хочешь?
Валентин. А то нет.
Томин. Давай покурим. (Достает сигареты.)
Пауза, курят.
Валентин. А правда, что вас зимой чуть не убили?
Томин. Что ж особенного. Служба.
Валентин. И вы к нему один на один в сарай пошли? Уговаривать?
Томин. Ну, Валя, один на один — не хитрость. Вот когда пятеро, тут не до разговоров.
Валентин. Слыхал, рассказывали... А ведь встретишь вас — ни за что не подумаешь!
Томин. Мало ли о ком чего не подумаешь... Ферапонтиков, к примеру. Ты одну ночь в каморе переночевал — и уже лица нет. А для Федора Лукича — она родной дом. Федор Лукич, брат, такой стреляный воробышек, не другим чета! А тоже, пожалуй, не подумаешь.
Валентин. Ну да! Просто вор, и всё.
Томин. Просто? Боюсь, не просто, Валя... Если поглубже копнуть — там, может, ого-го!.. Все ли ты про него написал?
Валентин. Что знаю, то написал.
Томин. А всё знаешь?
Валентин. Насчет прежнего он особо не распространялся.
Томин. Не о прежнем речь... О недавнем... Про Баха небось слыхал? Да не жмись, ведь ясно, что разговоры идут. Раз уж мы с тобой на откровенность...
Валентин. Ну... слыхал, что утопился...
Томин. Утопился?.. Отчего же, а?
Валентин. Нервы не выдержали.
Томин. Нервы... Ферапонтиков, видно, тоже нервный?
Валентин. Не, ему все нипочем!
Томин. А ты кое-что припомни, Валя... припомни, через Павелецкпй-то мост он ездить боится... К чему бы это?.. Туманно получается...
Валентин. По-почему туманно?
Томин. Потому что, Валя, Бах в ту ночь не один был.
Валентин(ошеломленно). Откуда вы знаете?
Томин. А ты тоже знаешь?
Валентин. Я ничего не говорил!.. Я... Ты к чему же клонишь?
Томин. Сам думай, Валя... Думай, думай... Соображай...
Валентин. Да нет... немыслимо, чтоб такое... это спятить можно... .
Томин. Еще бы не спятить — у Баха жена и двое детей... Но когда я говорю «думай» — значит, не зря. Значит, что-то мне известно.
Валентин. Нет, ну... видел же ты Ферапонтикова! Ну ты сам прикинь, Смоленый!.. Тьфу, черт...
Томин. Ладно. Скажи мне одно: а ты откуда знаешь, что Бах перед смертью был не один?