Подпирая ворота шестом, Антон откликнулся:
— Сейчас!
Седок отложил на плечи воротник у шубы, перегнулся через грядку саней и смотрел вниз на снег. Возчик только мельком и вскользь кинул на него быстрый взгляд и опять закричал Василию:
— Скажи на милость, среди двора стали.
— Что, не идут дальше? — сказал седок, продолжая глядеть вниз. Но сказал он это немножко не так, как надо; похоже было на то, будто он поперхнулся.
Должно быть, он все очень хорошо понял, хотя и прикинулся, что верит возчику, будто лошади загрузли в снегу и оттого остановились.
— Запарились, — ответил ему возчик, но тоже не так, как говорят правду: он будто выбросил это слово, как украденное, и поскорей, чтобы не заметили, спрятался за чужую спину — заговорил сейчас же снова с Антоном, словно отбежал в сторону от опасного места.
Он ему говорил:
— Скажи на милость, как некормленый!.. И диви бы дорога дальняя… Ах, ты, Господи!
Подойдя к саням с той стороны, где сидел седок, и остановившись тут лицом к седоку, а спиной к возчику, Антон сказал:
— Да оно и не ближняя… И не ближняя, и не дальняя. — Он смотрел на седока из-под своего накинутого на голову тулупа и отвечал возчику не оборачиваясь. Он разглядывал седока без всякого стеснения, нисколько не пряча от него своего любопытства.
— И не ближняя, и недальняя, — повторил за ним возчик. — Ах ты, Господи!
И хлопнул руками по тулупу.
У седока было худое, продолговатое лицо, без бороды, с одними только усами, висевшими книзу. Губы были тонкие и острый длинный подбородок.
— Ладно! — сказал он. — Где тут пройти?..
Подобрав полы шубы, он поднялся с краю саней, посмотрел под ноги, выбирая место, где сойти.
Потом он потянул Антона за рукав тулупа и оперся об его плечо.
— Ну-ка!..
Антон рассказывал потом, что, когда салтыковский дворянин оперся об его плечо, у него было такое ощущение, будто на плечо к нему вспрыгнула большая лягушка, — хоть на нем и был тулуп, и вспрыгни к нему в самом деле лягушка, он этого не заметил бы через тулуп.
Антон очень хорошо знал, кого это среди ночи привезли к его господам.
Старый боярин уж давно хворал, а сегодня у него поднялась икота с самого утра. И в доме оттого, что боярин, лежа у себя на постели, икал так громко, как не икают обыкновенно здоровые люди, стало жутко…
И потому привезли этого дворянина, Молчанова по фамилии, долго жившего в Польше и научившегося там ведовству по черным книгам.
Там, в Польше, Молчанов и бороду обрил, как нарочно: чтобы видели все его тонкие губы и острый подбородок.
Антон плевался, когда рассказывал в людской избе про то, какие губы у Молчанова и какой подбородок. И видно было, что ему действительно противно вспоминать про этот голый подбородок, и он плюётся не потому, чтобы показать, как ему противно, а оттого, что во рту собирается слюна, как когда в рот возьмешь что-нибудь кислое или горькое.