В расстегнутом красном кафтане на собольем меху в дворянскую комнату вбежал боярский сын.
В одной руке у него был пистолет с толстым медным стволом, в другой — сабля, но не обнаженная, а в ножнах, и держал он ее не за рукоять, а около рукояти, захватив в эту руку и ремни, которыми она пристегивалась к поясу.
Он запрыгал, блуждая по комнате с вытаращенными глазами:
— Одевайтесь, кто со мной хочет!
Бросил на столь саблю и стал застегивать кафтан.
— И ладно, что не спите, — сказал он. — Я велел две тройки… Ванюшка, огляди у пистоля запал… Ах, ты чтоб тебя!..
Он застегнул поддевку, вынул из её кармана пояс с набором из чеканного серебра, опоясался и взял со стола саблю.
Дворяне спрашивали, куда он их зовёт, повскакали с лавок, и в комнате началась суета. Из-под лавок доставали валеные теплые сапоги, снимали со стен одежду — кафтаны и поддевки… И так как боярин явился к ним вооруженный, то и из них многие вместе с тем, как снимали со стен поддевки, снимали тут же и оружие, — одной рукой, схватывали поддевку, а другой висевшие рядом сабли…
Пристегнув саблю, боярин присел к столу и смотрел на эту суматоху. Потом он подошел к выходной двери, приоткрыл ее настолько, чтобы можно было просунуть голову, высунулся и крикнул:
— Аким!
— Лошадей выводим! — долетел со двора голос.
Он захлопнул дверь.
Опять он сел к столу на край скамьи, вспомнил, что он в шапке, снял ее и положил на лавку.
— Живей, ребята! — сказал он и постучал по столу пальцами… Вынул сейчас же из кармана пистолет, глянул в дуло, глянул на запал и снова сунул его в карман.
Дворяне все были моложе его, а иные — моложе почти вдвое. Он назвал их ребятами именно потому, что они были моложе его.
Опять он сказал, гладя на них, как они подпоясывались и пристегивав ли к поясам сабли:
— У кого есть пистоли, обязательно захватить.
Он на них не надеялся особенно… Какие они рубаки! Эх!..
И тут он вспомнил как назад тому с полгода гулял с двумя тушинскими сотниками с Северской Украины.
Вот те действительно рубаки.
Но он сам еще не сказал, зачем они ему нужны.
А это нужно было сказать.
Молчанов сейчас у отца был, — начал он и, видя, что кое-кто, услышав это имя, повернулся к нему и перестал подпоясываться и застегиваться, крикнул:
— Одевайся! Одевайся!
И вдруг, вспомнив про что-то, сорвался с места, подошел быстро к двери, ведущей во внутренние покои, толкнул ее ногою и, когда она распахнулась настежь, прокричал, стоя на пороге: