Потом он обернулся к стрельцам и сказал:
— Погоди!
— Не зажигать! — закричал Молчанов, очутившись в два шага возле двери и протягивая в сени руку с пистолетом. — Гаси, собака!
Разговаривая с Иванычем, Молчанов следил за тем, что делалось в сенях. И увидел вдруг, что один из стрельцов раздувает кусочек трута, а другой, в ожидании, пака трут разгорится, стоит около с мушкетом и готовит мушкетный фитиль.
— Стой, ребята! — сказал и Иваныч.
Стрелец, который раздувал трут, бросил трут на пол и наступил на него ногою.
Молчанов повернулся к Иванычу.
— Ты что, старшой, что-ль?
— Старшой.
— За кем прислан? Уж и колодки приготовил!..
Губы у него искривились.
— Как же это ты, не опросивши как следует, прямо в воры… Это я-то вор?!
Лицо у него побелело; он скрипнул зубами.
Иваныч полез за пазуху и вынул оттуда бумагу, свернутую
трубкой.
— А присланы мы, — заговорил он, — за вором Азейкой да за его девкой, — почто именует себя королевной. А он вор, Азейка, почто, согласившись с лихими людьми, чинит убыток проезжим…
Иного выхода для Иваныча не было.
Нужно было вступить в переговоры. В приказе ходили глухие слухи, что Азейка приучает у себя дорожных воров. Но этих воров никто никогда у него не видал.
Однако, дыму без огня не бывает. Иваныч решил, что если Азейка воров не приучает у себя в избе, то дело у него с ними есть.
Как-нибудь и где-нибудь они, т. е. Азейка и эти дорожные воры, сходятся.
Во всяком случае они не ожидали встретить в Азейкиной избе целую кучу запорожцев.
В первую минуту, когда он их увидел, у него мелькнула мысль, что он накрыл Азейку с поличным.
В имеющейся у него бумаге из воровского приказа о ворах не упоминалось.
В бумаге говорилось лишь об Азейке и его «девке».
Обоих их, согласно тому, что в бумаге было написано, должно было, заковавши в колодки, немедля доставить в приказ для опроса.
Но когда Иваныч увидел в Азейкиной избе запорожцев, у него сразу вылетело из головы то, что он сам прочел в приказной бумаге.
Если бы его была воля, он ни одного запорожца, сколько их ни прячется в лесах около Москвы, не оставил бы в живых.
Когда в Москву приходили вести об убытках, чинимых ворами проезжим людям, он подавал даже мысль, что лучше всего было бы разбросать по дорогам пироги с отравой, «якобы кто утерял»…
Так он был озлоблен.
В своей ненависти, ослепленный ею, он не соображал, что такая мера, очень действительная, когда дело идет о волках, мало поможет против воров.
Ибо воры после первых же отравлений пирогами «якобы кем оброненными», других отравленных пирогов подбирать не станут.