– Неглупый текст, Антип Илларионович! – одобрил я вступительное слово.
– Антиб-б, – поправил меня Деревянко елейным голосом. – Я родился во Франции, как раз в том прекрасном городе. Тут, позвольте заметить, имеет место игра слов…
– Стыдно, – сказал я, – русскому патриоту носить супостатское имя.
– Так ведь и батюшка ваш, Тимофей Бенедиктович… – начал было оправдываться дежурный, но я его осек.
– Батюшка мой, царствие ему небесное, был в некоторых ипостасях невоздержанным человеком, – сказал я строго, – и ссылок на него впредь прошу не производить. К тому же сына своего он назвал православным именем, а не каким-нибудь басурманским Лионом или Манчестером.
– Да меня никто Антибом и не именует, – признался радостно Деревянко. – Все норовят Антипом обозвать.
– Так вот, Антип Илларионович, – продолжил я. – В вашей замечательной приветственной речи нужно сделать несколько усечений. Уберите к едрене фене все эти «всемирно известные, знаменитые, именитые» и прочую лабуду, а про видного джазового пианиста вообще больше не заикайтесь. Я до сих пор «Blue moon» с ошибками играю.
– Суровы вы к себе, однако, – сказал Антиб Илларионович. – Это так по-русски…
– Вы бы меня лучше в курс дела ввели, – остановил я начавшую было зарождаться из ничего патриотическую речь, – а то у меня от всего этого карнавала голова кругом пошла. Что вы прямо, как дети, с этими эльфами, трусиками, юбочками…
– Тимофей Бенедиктович, – довольно жестко перебил меня Деревянко. – Позвольте вам заметить, что это тема не для разговора в холле гостиницы. В свое время я дам вам все необходимые пояснения. Вот вам ключ от номера, отдыхайте с дороги. А эти анкеты посмотрите, когда отдохнете. И запомните: я ваш покорный слуга 24 часа в сутки.
Я попрощался с Евгением и поплелся к лифту за выжившим из ума стариканом в трусах, которого сумка моя согнула в три погибели, и будь в холле меньше света, старичок вполне бы мог сойти за собаку, научившуюся таскать поклажу не в зубах, а в правой передней лапе.
Номер был хорош. Просторная прихожая, справа – ванная тоже немалых размеров да две представительные комнаты, имевшие из прихожей отдельные входы и также отдельные выходы на объемную террасу, с которой взору открывался чарующий вид одномоментно и леса, и моря. В гостиной, в левом углу стоял кабинетный «Petroff» цветом под красное дерево, милая малютка весом в триста килограммов выпуска, скорее всего, до 1974 года (позднее, заглянув ему за спину, я обнаружил, что не ошибся: инструмент был смастерен чехами в 1972 году).
Я хотел было дать тяжело дышавшему деду денежку на приобретение приличествующих возрасту штанов, но он, увидев деньги, замычал пуще прежнего и к тому же затрясся. Пришлось заменить деньги улыбкой и тоже чем-то вроде мычания. Мне показалось, что ухромал от меня пожилой эльф вполне счастливым.