В девять вечера я попыталась убедить себя, что та девушка просто зло пошутила надо мной. Зачем она так поступила, думала я, ведь она выглядела такой милой и я не сделала ей ничего плохого. Но идти все равно было некуда, и надежда не хотела умирать — и я продолжала бесцельно стоять под часами и ждать уже вопреки очевидности.
Она появилась в начале десятого — беззаботно выпорхнула из переулка, огляделась и, увидев меня, подлетела ко мне. Я смотрела на нее, как на привидение.
— О, замечательно — ты дождалась! Молодец! Эта старуха меня задержала. Я уж думала, ты ушла! — воскликнула она, дружелюбно схватив и пожав мне руку.
Она увлекла меня за собой; я едва успела схватить свои вещи.
— Куда мы идем?
— Ко мне домой! Это недалеко. Пойдем, пойдем, я тебе все расскажу! Хочешь есть? Я украла в кухне вот это. — Она достала из сумки два яблока и вручила одно мне. — Голодная небось? Виду тебя ужасный.
— Спасибо… но послушай…
Она, не слушая, энергично тащила меня за собой, продолжая говорить без умолку:
— Меня зовут Вера. Вера Ивицкая. Я из Харбина. Знаешь Харбин? Там много русских — почти русский город. Но при японцах там стало тяжело… Мама умерла, отец перебрался к сестре, а я — сюда. А ты из Шанхая? Тебя зовут Ирина?
— Айрини, — сказала я, вдруг вспомнив, как однажды в детстве отец назвал меня так.
Никогда никто из домашних не звал меня Айрини. Но теперь у моего существования не было никаких основ, моя жизнь ничего не значила, ни как жизнь Ирэн Коул, ни как жизнь просто живого существа, — так почему бы мне немного не побыть загадочной Айрини в этой безумной перевернутой системе координат?
— Айрини? О, как романтично! Это так по-иностранному! У тебя в самом деле американское гражданство?
— Да.
— А почему ты не носишь повязку с буквами?
— Потому что не хочу, — хмуро ответила я.
— И правильно, не носи. Ты говоришь по-русски, почему бы не сказаться русской? К русским японцы не привязываются.
Я призналась, что хотя и понимаю по-русски, но говорю с большим напряжением сил, и спросила в свою очередь, понимает ли она по-английски или по-французски.
— Конечно! — воскликнула она. — Я закончила гимназию в Харбине. По-английски я, правда, говорю хуже, чем по-французски, но понимаю почти все. Если тебе трудно по-русски, говори по-английски — я пойму.
Я с облегчением перешла на английский и убедилась, что Вера действительно понимает меня. С этого момента наше общение проходило на забавной смеси русского и английского.
Пока мы шли, она продолжала щебетать, рассказывая, как устраивалась в Шанхае. Я не переставала поражаться этой девушке. Мы были с ней примерно одного возраста и примерно в одинаковых обстоятельствах — одни в чужом городе. Но она, прибыв сюда из Харбина, ухитрилась найти работу и комнату и стать по-настоящему самостоятельной, а я продолжала бесконечно балансировать на грани гибели.