— Дорогая, пожалуйста, возьмите себя в руки, — сказала сестра Салли, сочувственно глядя на меня.
— О нет, нет! О чем вы говорите! Не может быть! Я не верю, нет, не верю! Может, есть какая-то другая «Розалинда»?! Может, было несколько «Розалинд»? «Розалинда» — это ведь такое распространенное название для судна! — горячо продолжала допытываться я у сестер из Гонконга, еще окончательно не поняв, во что, собственно, я не верю, но уже чувствуя реактивно подступающий комок в горле и внезапное напряжение где-то в области гипофиза.
— «Розалинда» в декабре сорок первого шла из Шанхая в Гонконг, но по пути ее подбили, и она затонула. Мне очень жаль… — растерянно сказала Салли.
— Я не могу поверить!.. Я не верю!..
— Бедная девочка… Боже мой, сколько горя! Господи, смилуйся над нами… — вздохнув, сказала какая-то женщина поблизости.
Кто-то попытался обнять меня за плечи, но я вырвалась и, всхлипывая, выбежала из дормитория.
Джейн Фокс отыскала меня в прачечной. Я сидела на корточках в углу, уткнувшись лицом в колени, и тихо рыдала. У меня уже прошел первый пароксизм истерики.
— Вот ты где? Я так и знала, что ты здесь, — сказала Джейн и присела рядом.
Ее присутствие беспокоило меня. Будь на моем месте моя мать, Анна или Лидия — они бы не стали стесняться посторонних в момент горя. Они бы по-бабьи голосили в полную силу, не считаясь с тем, в каком окружении находятся. Но я принадлежала к наименее русской части семьи Коул и с детства привыкла сдерживать эмоции. Присутствие Джейн мешало мне полностью отдаться своему горю. Я искоса взглянула на нее сквозь слезы. Закатный солнечный луч упал на ее рыжие волосы, и они блеснули золотом. Такое же сияние затем отдалось в мягком взгляде ее глаз, и я, невзирая на бремя скорби, была на миг заворожена этим эффектом.
Джейн вздохнула.
— Плачь сколько хочешь, я совершенно не против, но только позволь мне немного посидеть тут рядом, — сказала она. — Эх, как же это мне надоело!.. Почему-то всегда именно я должна делать такие вещи. Если бы до войны кто-то сказал мне, что я буду почти каждый день утешать человека, у которого кто-то умер, — я бы рассмеялась ему в лицо.
— Мне все равно… Пожалуйста… Оставьте меня… — заикаясь, выдавила я.
— Нет уж, лучше поплачь при мне. Я наблюдала за тобой — ты выглядишь ужасно замкнутой. Такие всегда все держат в себе. Ты из тех, кто ни за что не попросит о помощи, а забьется куда-нибудь в угол зализывать раны… так что лучше я пригляжу пока за тобой. Я просто посижу здесь. Не обращай на меня внимания.
Она терпеливо подождала, пока у меня кончится новый приступ рыданий, и сказала: