Я шла по коридору за Джейн. Я больше не плакала, а напряженно и в то же время рассеянно думала о чем-то. Мой мозг готовился проделать большую работу: научиться жить в двух состояниях, когда и веришь во что-то, и одновременно не веришь. Я на несколько мгновений опять задержалась у окна, выходящего в сад. Солнце уже зашло. За окном был печальный осенний вид. Джейн первой подошла к двери дормитория и остановилась, поджидая меня. Выражение ее глаз меня удивило.
— Не смей больше плакать по людям, как по умершим, если не знаешь наверняка, что они умерли, — почти яростно сказала она. — И всегда имей в виду: если стойко держишься, даже самые большие беды окажутся менее страшными. Никогда ничего не бойся. Никогда.
Позднее — уже после войны — вспоминая эту сцену, я поняла, что в тот момент она пыталась передать мне основной опыт своей жизни.
Разговор с Джейн Фокс подействовал на меня успокоительно. После него я больше не плакала. У меня снова появилась надежда. Нет смысла плакать, думала я, давайте дождемся конца войны, а там посмотрим. Так меня настроили слова Джейн Фокс.
Через две недели Джейн Фокс умерла в лазарете от тифа. Ее смерть, как ни странно, вызвала у меня чувство, похожее на восхищение. Эта женщина никогда ничего не боялась. Ее удивительный характер — стойкость, бесстрашие и справедливость — сделал ее жизнь достойной, а смерть — легкой.
После смерти Джейн Фокс нашей старостой стала Айрис Паркер из гонконгской партии, бывшая директриса школы. Она обладала авторитетом, добросовестностью и прекрасными лидерскими качествами. Она была хорошей старостой и держала дела дормитория в надлежащем порядке. Но с Джейн Фокс она все-таки не могла сравниться. Это было уже не то, совсем не то.
Однажды, когда я возвращалась в дормиторий с вечерней переклички, японец надзиратель окликнул меня и приказал подойти. Я боялась их, этих мелких японских начальников. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Они легко могли избить и покалечить — просто так, из-за дурного настроения. У меня внутри все сжималось, когда они проходили мимо. Мне всегда хотелось, чтобы они меня не замечали. Я осторожно подошла и поклонилась как положено, надеясь, что это какое-то недоразумение и японец скоро отпустит меня восвояси.
Японец стал мне что-то говорить, показывая жестами, что мне следует куда-то идти с ним. Он вставлял в речь искаженные английские слова, которые я не могла разобрать от страха. Я пошла в указанном направлении, недоуменно оглядываясь на него и гадая, чего он от меня хочет и куда ведет.