Марсельцы (Гра) - страница 38

И Лазули снова обняла и поцеловала меня.

— Должно быть, ты голоден? — вдруг спохватилась она. — Вот ломоть хлеба, вот вино. Ешь, дружок. За едой ты расскажешь мне, что с тобой случилось. А после ужина тебе придется тотчас же отправляться в путь. Ты застанешь еще марсельцев в Вердетте, в полулье[22] расстояния отсюда. Батальон расположился там лагерем, чтобы двинуться в поход на рассвете.

Макая хлеб в вино, я описал Лазули все свои приключения, все, что я пережил за этот день.

Лазули хваталась за голову, слушая меня.

— Возможно ли это? — восклицала она. — И я должна остаться здесь с малюткой Кларе! Нет, ни за что! Знаешь, что я тебе скажу, Паскале? Ты скажешь Воклеру, что я не хочу оставаться в Авиньоне одна. На будущей неделе в Париж идет почтовая карета. Я знаю кучера, он возьмет меня и Кларе. Вероятно, мы догоним вас дорогой. Там, в Париже, я сниму комнатку, где вы сможете отдыхать, когда захотите… А если суждено случиться несчастью с кем-нибудь из вас, лучше пусть это произойдет на моих глазах. И, наконец, я и сама добрая патриотка — я хочу разделить с вами ваши тяготы и нужды. Держи, вот твой походный мешок. Здесь новая полотняная рубашка, фляжка с вином, красный пояс, два пистолета, порох и пули, новые кремни, трехцветные кокарды, здесь также — не забудь об этом! — три экю, которые дал тебе господин Рандуле, они пригодятся тебе. Путь до Парижа долог, времена нынче тяжелые; там, на севере, говорят, живут одни аристократы; может быть, дорогой вам не подадут и воды напиться! А теперь попрощайся с Кларе, только, смотри, не разбуди его и ступай!

Лазули помогла мне застегнуть ремни походного мешка, я поцеловал спящего Кларе и стал спускаться по лестнице. Лазули с лампой в руке проводила меня до порога.

— Так помни же, — сказала она на прощанье, — на будущей неделе я поеду в Париж! Мы скоро увидимся, передай это Воклеру!

От волнения я ничего ей не ответил, а только помахал рукой.

Лазули закрыла дверь, и я очутился один на пустынной улице. Поправив ружье за плечами, я двинулся в далекий путь, в Париж, в столицу Франции.

Огромная, совершенно красная луна сияла над скалой Правосудия. Рона катила свои спокойные воды с тихим журчанием, похожим на шелест ветерка в тополевой роще. На обоих берегах реки щелкали, перекликаясь, соловьи. В траве виднелось множество светляков.

Я шел не по большой дороге, а тропинкой вдоль берега Роны, — это значительно сокращало путь.

Временами я слышал звонкий девичий голос или смех парней. Я вздрагивал — люди пугали меня, — но тотчас же успокаивался: это веселилась молодежь, пользуясь ночной прохладой.