Дантон сам пришел за нами.
— Свобода, равенство и братство или смерть! — восклицал он, раздавая каждому из нас по десяти пуль.
И он повел батальон к кордельерам, где нас уже ждал Барбару.
— Марсельцы! Патриоты! — начал свою речь марсельский депутат. — Хочет того Париж или не хочет, завтра, — слышите вы меня? — завтра загудит набат! Наперекор мэру Петиону — этот изменник за взятку в семь тысяч экю обещал аристократам немедленно удалить вас из города, — вопреки трусливому Законодательному собранию, назло богу и дьяволу — завтра все мы либо умрем, либо отпразднуем победу на дымящихся развалинах королевского дворца!
Вот это были настоящие слова!
Назавтра все четырнадцать гильотин были уже готовы в мастерской Планшо. Они стояли рядами, гладкие, отполированные, сверкающие свежим лаком.
— Им не хватает только «бритвы Равенства», — сказал Планшо. — Но это касается не нас, столяров, а слесарей.
Воклер и я задолго до сумерек сняли рабочие передники и сложили на полки инструменты.
С самой зари по улицам катились вереницы телег, проходили патрули, барабаны били сбор. Улицы и площади кишели возбужденными толпами, среди которых с трудом пробивали себе дорогу отряды конной королевской жандармерии.
Видя, что мы собираемся в казарму до наступления ночи, Лазули и Аделина встревожились. Они поняли, что, наконец, назревают какие-то события.
Между тем Воклер и я, не сговариваясь, перезарядили пистолеты и отточили сабли на точильном камне. Когда мы стали прощаться, женщины не могли скрыть волнения. Они обнимали нас, проливая слезы, напутствовали нас всяческими добрыми пожеланиями:
— Только берегите себя! Не лезьте первыми в драку! Если, от чего избави боже, вас ранят, даже просто поцарапают, тотчас же возвращайтесь сюда! Ты слышишь, Воклер? Береги мальчика! Паскале, не отходи ни на шаг от Воклера! Держитесь все время вместе!
И снова нас обнимали и целовали, и снова лились слезы.
Пока мы прощались с Лазули, Кларе и Аделиной, Планшо поднялся во второй этаж, к себе в комнату, и вышел из нее, одетый в форму Парижской национальной гвардии. Неказист был старик Планшо в этом мундире!
Это был маленький, худенький человечек, с длинным крючковатым носом, беззубый, с отвислой нижней губой и, как все столяры, кривобокий: правое плечо у него было значительно выше левого. На голове у него болталась непомерно большая треуголка, широкий мундир свисал чуть не до пят, и чулки лежали складками на тонких, как кнутовище, кривых ножках.
За Планшо, рыдая, бежала Жанетон. Она кричала:
— Не позволю тебе ходить туда! Обойдутся и без тебя? Ты слишком стар, чтобы воевать! Пусть дерутся молодые?