Юная женщина что-то проворковала и решительно уселась на князя верхом. Он блаженствовал и без умелых рабынь Торкиля. Торви умела не меньше и сама получала удовольствие от их близости, несмотря на осторожность из-за большого уже плода.
Возможно, из-за этого Торви вдруг перестала просить о побеге, ублажая Владимира несколько ночей подряд.
Но без конца это продолжаться не могло, ее живот рос, и скоро это стало бы заметно женщинам, с которыми она вместе работала, ела, мылась… Все знали, что Торви не спала с мужчинами, сразу возник бы вопрос: чей ребенок. Об этом жестко спросил и Владимир.
– Я дочь короля. Христианского короля.
– А ребенок чей?
Торви молчала.
– Чей?!
– Одного человека. Не спрашивай, ты же все равно не знаешь.
Владимиру надоели ее секреты, стало противно, и он согласился:
– Беги, когда хочешь. А почему ты не можешь бежать днем?
– Днем рядом со мной всегда Старуха и другие женщины. К тому же сразу увидят. Нужно ночью. Завтра сделаешь вид, что ты много выпил и заснул…
Он сделал, вернее, действительно слишком много выпил и действительно заснул. Сквозь дрему слышал, как она поцеловала и легко, несмотря на свое положение, скользнула с ложа прочь.
А утром сообщили, что Торви попыталась бежать, но до рассвета не успела пробраться вокруг озера, видно, не подозревала, что то, что издали выглядит как лесная опушка, в действительности берег внутреннего озера. Она не дошла до монастыря, но не пожелала быть пойманной и вернуться обратно и бросилась в море.
Торкиль рассказал, что никакая она не дочь христианского короля, такие здесь никогда не бывали. Родила Торви Старуха, которая, возможно, христианка и, возможно, дочь какого-то короля. Но Старуха сумасшедшая, живет на острове очень давно, ее привезли рабыней с далекого юга. Все, что девушка наговорила Владимиру, оказалось давнишней выдумкой самой Торви, а ребенок у нее от Хеги, и боялась она не рабства будущего ребенка, а мести Хельги.
Монахи забрали тело Торви, чтобы похоронить. Никто не возражал, мало того, Харальд предложил и Старухе уйти в обитель, но та отказалась.
Все это показалось таким ужасным, что надолго отвратило Владимира от любых рабынь – опытных или неопытных.
Близость с Торви и ее трагедия отвлекли Владимира и от его собственных невеселых мыслей, и от трудностей на новом месте.
Добрыня ворчал, что князь и тут нашел себе проблемы с женщинами.
– Оскопить тебя надо было в детстве, что ли? Займись делом, наконец!
– Каким?
– Я в первый же день посоветовал тебе научиться у варягов всему, чему только научат, но ты вместо этого снова полез под юбки.