– Отец Андреу, – Миньятто повернулся ко мне, – начнем с вашего случая.
– Какого случая? – удивился я.
– Дон Диего говорит, что сегодня вы лишились полицейского сопровождения. Хотите знать почему?
Я жадно кивнул.
Миньятто подвинул мне бумагу, похожую на полицейский рапорт.
– Они дважды осмотрели вашу квартиру, – сказал он. – И не нашли следов насильственного вторжения.
– Не понимаю.
– Они полагают, что ваша экономка солгала. Взлома не было.
– Что?!
Глаза Миньятто ни на секунду не отрывались от моих.
– Они считают, что все повреждения в вашей квартире – инсценировка.
Я повернулся к Симону, но тот напустил на себя вид дипломата, приученного не выказывать удивления. Дядя Лучо поднял палец, призывая меня сдержать недоверие.
– Это имеет весьма большое значение в деле убийства Ногары, – сказал Миньятто, – поскольку ход следствия зависит от происшествия у вас в квартире. Если был взлом, то вы и ваш брат – потерпевшие и мы имеем дело не с одним, а с двумя преступлениями. В отсутствие взлома у нас остается только то, что произошло в Кастель-Гандольфо.
– Но почему? – Я старался говорить спокойно. – Почему они думают, что она могла лгать о подобных вещах?
– Потому что так ей велел ваш брат.
– Как вы сказали? – Я с трудом скрывал изумление.
– Следствие считает, что она разыграла незаконное вторжение, чтобы отвлечь внимание от происшествия в Кастель-Гандольфо.
Я еще раз посмотрел на Симона. Он разглядывал свои руки. Беседа свернула совсем в иное русло, чем я ожидал.
– Симон, – сказал я, – что, по их мнению, произошло в Кастель-Гандольфо?
Он провел рукой по губам.
– Алли, я хотел тебе сказать еще в Музеях. Но там был Петрос.
– Что ты хотел мне сказать?
Брат выпрямился. Даже сидя в кресле, он казался величественным. И печаль в глазах лишь подчеркивала это величие.
– Судебное разбирательство – против меня, – сказал он. – Меня обвиняют в убийстве Уго.
Я похолодел. Меня словно выпотрошили. Показалось, что подо мной разверзлась дыра и к ней заскользило все окружающее. И туда, не в силах удержаться, падал и я сам.
Все внимательно смотрели на меня. Ждали, что я скажу. Но я лишь глядел на Симона. Мои руки неподвижно лежали на столе, и я всем своим весом прижимал их, чтобы не дрожали.
Симон молчал. Вместо него заговорил Миньятто:
– Не сомневаюсь, для вас это потрясение.
Мир вокруг понемногу замедлился. Перед глазами плыло, отчего казалось, что все присутствующие – где-то далеко. Миньятто молча смотрел на меня с вежливым сочувствием, которое уместнее было бы при каких-то иных обстоятельствах. Оно словно пришло из чуждого мира. Хотелось забиться, словно крыса, которая пытается освободиться из капкана. Все трое знали! Все трое смирились!