– Падре! – завопил из толпы мальчик.
Но Симон не сводил с меня глаз.
«Сим, я никогда больше сюда не приду! Клянусь тебе! Но сейчас, один разок, ради меня, закончи дело! Даже если в больнице потом придется собирать этого парня по кускам, покажи, что ты меня понял!»
И по выражению лица Симона, по огню в его глазах, я знал, что он понял меня. Он обернулся и поманил русского руками.
На секунду русский отвлекся, ища меня в толпе.
«Не его, – беззвучно проговорил Симон, жестом подзывая русского. – Меня».
Толпа снова ожила, люди кричали, как дикари. Русский шагнул вперед, нанес встречный удар и отступил.
Симон уклонился. Но и только.
Теперь русский пробил двойку – на Симона обрушились такие громкие удары, что дети враз умолкли.
– Ну давай же, – сказал он, раскрывая ладони.
Но на этот раз они не сжались в кулаки, остались открытыми.
И тогда русский нанес удар Симону по ребрам, так что тот едва удержался на ногах. Выпрямляясь, брат поморщился.
Русский, шагнув, пробил тройку. Его джеб едва задел Симону плечо, но затем он накатил кросс, наступая, как товарный поезд. Удар выбил Симона из стойки и заставил сложиться пополам.
У брата инстинктивно взлетели руки, защищая голову. Но он заставил их опуститься. И тогда русский, с кривой ухмылкой на лице, нанес довершающий хук слева: если этот пацан хочет, чтобы его отметелили, если у него так и будет голова болтаться, словно поплавок, тогда можно сразу в челюсть.
Ни до, ни после я не видел ни одного бойца, который бы так готовился к удару. Русский уронил правую руку, даже не потрудившись держать защиту, и нанес хук левой, обрушился на щеку Симона, как стержень пневматического пистолета, которым забивают скот. У брата чуть не отлетела голова, тело подскочило в воздух, и он замертво упал в грязь.
Я перепрыгнул через ограждение, вопя, крича и сам себя не помня; но меня удержали чьи-то руки, схватили меня за плечи и втянули назад. Я раздавал удары. Лежавший на земле Симон зашевелился, пытаясь встать. Он повернулся и внимательно посмотрел на меня. Изо рта у него падали крупные сгустки крови, но брат пригвоздил меня взглядом, как будто мы здесь одни, двое братьев-семинаристов, пыхтящих над трудным уроком.
А русский стоял и ждал, не торопясь продолжать, потому что знал, что будет дальше.
Мальчишки в верхних рядах словно обезумели. «Хватит!» – кричали они. «Нет!» И еще: «Почему он не дерется?!» Я покачал головой, глядя на Симона, и изо рта у меня потекла слюна, и я закричал: «Не делай этого! Пожалуйста!»
Но он вытер рукой кровоточащий рот, похлопал себя по голове справа и слева и снова встал на бой.