Городские огни полились на нас разноцветным дождем. Зрачки Симона беспрерывно двигались, вбирая картины за ветровым стеклом. Эти места он последний раз видел больше месяца назад, больше месяца не дышал римским воздухом. Сегодняшний день должен был стать днем возвращения домой.
– Ты не заметил, какие-то из садовых ворот остались незаперты? – тихо спросил я.
Но он меня не услышал.
Дом в Ватикане, где выросли я и Симон и где жили мы с Петросом, назывался «Бельведерский дворец» – по-итальянски почти все, что угодно, можно назвать «дворцом». Наш «дворец» – кирпичная коробка, построенная сотню лет назад то гдашним папой, уставшим встречать на лестницах жен и детей своих служащих. «Бельведер» означает «красивый вид», но и виды у нас соответствующие: с одной стороны – ватиканский супермаркет, с другой – ватиканский гараж. Ведомственное жилье, чего от него ожидать.
Мы жили на верхнем этаже, на одной площадке с братьями ордена госпитальеров, которые держали на первом этаже аптеку Ватикана. Из нескольких окон виднелся задний фасад папского дворца, где находились апартаменты Иоанна Павла – то был уже настоящий палаццо, без натяжки. На стоянке жандарм занимался тем, для чего Бог создал ватиканских полицейских: проверял у машин разрешение на парковку. Мы дома.
– Попросить у брата Самуэля сигарет? – спросил я, когда мы поднимались по лестнице.
У Симона дрожала рука.
– Нет, не буди его. У меня где-то дома спрятана заначка.
Второй жандарм, пробегая мимо нас по лестнице, не мог не обратить внимания на жалкий вид Симона, правда из уважения отвернулся.
Я остановился и, обернувшись, поспешил окликнуть его, пока он не скрылся из виду:
– Офицер, что вы здесь делаете?
Жандарм уже спустился на один пролет и посмотрел на меня снизу вверх. Кадет с глазами ребенка.
– Святые отцы… – выговорил он, теребя в руках форменный берет. – Произошел инцидент.
– Что такое? Какой инцидент? – нахмурился Симон.
Но я уже бежал вверх по ступенькам.
Дверь моей квартиры была открыта. В гостиной топталось трое мужчин. На кухне валялся опрокинутый стул, а на полу – осколки тарелки.
– Где Петрос? – крикнул я. – Где мой сын?
Мужчины обернулись. Это оказались братья-госпитальеры из соседней квартиры, после рабочего дня в аптеке – они до сих пор не сняли белые лабораторные халаты, накинутые поверх черных одежд. Один показал в сторону спален, но ничего не сказал.
Я ничего не понимал. Шкаф в прихожей опрокинулся, паркет усыпали бумаги, а с пола на меня пристально смотрела невинная и хрупкая икона младенца Христа, принадлежавшая моему отцу. Керамическая рамка разбилась при падении. Из-за двери в спальню слышались женские рыдания.