– Итак, – сказал он, снова придвигаясь к столу, – вашему брату нужна моя помощь. Расскажите мне то, что я прошу, и я отдам вам лично в руки оригиналы улик. – Угол его рта пополз вверх. – Можете сжечь их у меня в камине.
Он прав. Без этих улик трибунал не мог признать Симона виновным. Но мне нечего было ему предложить. Только правду.
Я задумался, и у Бойи засверкали глаза – видимо, ждал, что я сейчас сообщу ему то, чего Иоанн Павел не смог добиться от Симона. И я бы сообщил, если бы знал ответы, которые ему нужны.
– Ногара не рассказывал мне, что обнаружил, – сказал я. – Думаю, и брату он ничего не говорил.
Кардинал прищурился.
– Насколько я знаю, – продолжал я, – единственное противоречивое открытие, совершенное Ногарой, касалось Четвертого крестового похода.
– Не лгите! – Бойя наставил на меня палец. – Вы преподаете Евангелие. Это вы учили Ногару. Вы знаете правду.
Я удивленно уставился на него.
Не сводя с меня глаз, он подтянул к себе магнитофон и нажал кнопку, и я услышал автоматический голос.
Вторник, третье августа. Шестнадцать часов семнадцать минут.
Пауза. И дальше:
Симон, это опять Уго. Где тебя носит? Почему не отвечаешь на вызовы?
Голос я узнал с трудом – он был настолько переполнен гневом и волнением, что чуть не дрожал.
Я не стану ничего менять в залах. Я не даю тебе с твоим дядюшкой разрешения изменить экспозицию ни на йоту. Цель моей работы – представить истину! А не обслуживать чьи-то политические махинации!
Последовало долгое молчание. Я стиснул руками ткань сутаны. Это был тот Уго, которого я помнил, бесстрашный в отстаивании истины, но отстаивающий ее с пугающей, нечеловеческой страстью. Голос казался еще безумнее, чем в нашу встречу на крыше собора Святого Петра, где он сказал, что отказывает мне в праве работать с ним. Но все это было ничто по сравнению с тем, что я услышал дальше.
Когда он снова заговорил, его голос преобразился: из него не просто исчезло неистовство – в нем не осталось жизни.
Забудь. Все это не важно. Настоящая причина моего звонка – сказать тебе, что все кончено. Тысяча двести четвертый год – не главное. Работа над выставкой продолжаться не может. Я тебе кое-что послал по почте, там рассказывается, что я узнал. Читай внимательно… и позвони мне, Симон, ради бога! Обязательно позвони!
Кардинал Бойя остановил запись. Я мог лишь с ужасом глядеть на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Так вот что трибунал принял в качестве вещественного доказательства, после того как Корви подтвердил, что голос действительно принадлежит Уго.
– Вы поставили прослушку на телефон Симона! – проговорил я, до сих пор не веря услышанному.