Я снова открыл дневник. Из новой записи впервые становился ясен общий замысел выставки.
Апостолы обнаружили плащаницу и увезли ее в Эдессу, чей царь однажды пригласил Иисуса посетить его.
Уго, однако, полон сомнений.
Неужели эти православные не признают средневековую легенду? Неужели они на самом деле верят, что наша драгоценная реликвия веками хранилась во второразрядном византийском приграничном городишке?
Он, кажется, не заметил иронии в собственном вопросе. Более тысячи лет спустя плащаницу обнаружили в Западной Европе – в заброшенной французской деревушке. Как и тот, чей лик на плащанице, она не спешила наведываться в большие города.
Но Уго продолжает:
Снова обедал с Андреу. Напрямую высказал ему свои подозрения. Дело ведь политическое! Он даже не потрудился отрицать. Ему безразлично, откуда появилась плащаница. Его интересует только, как она попала к нам в руки. Если удастся извлечь на свет прошлое реликвии, она станет объединяющим фактором для всех христиан, говорит он. Мостиком в наших отношениях с другими церквями.
Я был потрясен. Эти несколько фраз воплощали в себе всю сущность Симона: хорошо знакомые мне цели, прямолинейность, непоколебимая уверенность, что на кон поставлено будущее христианства. Брат производил впечатление абсолютно искреннего человека – отчего становилось еще труднее понять, как они с Уго месяцами утаивали от меня содержание разговоров. «Мостиком в наших отношениях с другими церквями». Конечно, Симон говорил о православных, и этом случае Майкл, вероятно, прав. Возможно, Симону не давала покоя идея закончить работу, которую шестнадцать лет назад в Турине оставил незавершенной наш отец.
А еще вот это:
Ему безразлично, откуда появилась плащаница. Его интересует только, как она попала в наши руки.
Майкл Блэк сказал, что напавшие на него священники не сомневались: Уго что-то обнаружил. И хотели знать, что именно. Я пролистал несколько страниц, ища заметки от того же времени, что и последнее электронное письмо Уго ко мне.
Они отыскались в конце, где записи стали лаконичней и менее личными. Похоже, Уго целиком занимал Диатессарон. За-
тем, за неделю до мейла, появилась знакомая схема. Кадуцей из переплетенных евангельских стихов. Под ним – взволнованный комментарий, который я искал.
Отец Симон, должно быть, рассказал новость о. Алексу. Оба не хотят мне отвечать. Теперь я в одиночестве. Полагаю, они захотят закончить выставку Крестовыми походами.
И больше в дневнике ничего нет. Страницы пусты. Но последних двух слов – «Крестовые походы» – достаточно. Применительно к Диатессарону мне приходила в голову только одна связь.