Советника Добрякова можно было определить по военным знакам различия, ну а высокий и худой Лилин с его живыми глазами не походил на человека, который вообще может быть недоволен целым классом населения мира. Он действительно казался дипломатичным и проницательным, способным найти путь к собеседнику. Он первым протянул Ожегову руку.
— Я вас примерно так и представлял, — сказал он.
— А я думал, что найдётся кто-то постарше, — добавил Ванин, протягивая, тем не менее, руку Вадиму. Ожегов встретился взглядом с Лисицыным и прочёл в его глазах что-то вроде «я же вас предупреждал».
И только военный советник Добряков пожал руку Ожегова молча. При этом, пожалуй, смотрел он на него ещё более оценивающе, чем все остальные. Как будто прибыл для того, чтобы наблюдать за ним, а не за инопланетянами. Впрочем, Ожегову уже было не до оценки людей, потому что за него плотно взялся Ванин.
— Послушай меня. Я знаю, почему ты здесь, и примерно представляю, для чего. Только сделай мне одолжение, не говори ничего, если тебя об этом не попросят или если это не будет соответствовать общей нашей линии. Хорошо?
— То есть, вы позвали меня просто для того, чтобы я кивал? Зачем тогда это потребовалось?
Ожегов посмотрел на Лилина. Ему было интересно, что скажет тот. Раз он ведёт основную линию диалога, то он и должен был сейчас вести обсуждение с вновь приглашённым делегатом.
— Отчасти из-за того, что в переговорах об их божественности ваше слово будет весомее нашего, — ответил Лилин, — мы пробовали несколько линий, согласно которым смогли бы доказать им собственную самостоятельность. Но даже в самом удачном стечении обстоятельств всё упиралось в то, что они не признают наше мнение.
— Почему тогда вы решили, что они послушают меня?
— Во-первых, вы священник. Во-вторых, свежий взгляд на происходящее. Именно поэтому мы стараемся не слишком сильно готовить вас. Вы всё равно наш последний шанс, а глупо использовать его на то, чтобы сделать что-то, что уже не принесло результата.
— Только не вздумай ввязаться с ними в спор, — добавил Ванин, — они тебя заклюют, и даже мы не сможем ничем помочь.
— Я постараюсь, но, признаться, я не представляю, чем моё появление может изменить ситуацию.
— Беда в том, что нас не устроит «постараюсь», — сказал Ванин, — ты должен сделать даже не всё, на что способен, а больше этого.
— Не думаю, что давление — хорошая идея, — вступил в разговор Лисицын, — при всём моём уважении.
— Я просто хочу, чтобы он представлял себе ситуацию, а не думал, что это очередной его знакомый, который захотел вместе помолиться.