Эллины обязательно как-либо отмечали первую ступеньку своих храмов, обычно выкрасив ее в черный цвет – человек, перешагнувший ее, попадал в ограниченное в пространстве поле, с присущими только ему внутренними законами. У Исаакия такой своеобразной границей служит ограда, за которой почти сразу в безветренную погоду можно ощутить запах ладана, по легенде никогда из храма не исчезающий. Минуя колонны и массивную металлическую дверь оказываешься внутри собора, где действительно отсутствует ощущение замкнутого объема, поэтому при взгляде вверх, на плафон работы Карла Брюллова, невольно вспоминаются его слова о желании расписать небо. Как истинные небожители фигуры скользят по небесной тверди, исполненные своей непостижимой миссии, не поддающиеся ни изучению, ни запоминанию. Их неуловимость и невесомость передается и на само сооружение, придавая ему необъяснимую легкость. Через огромные окна барабана в храм проникает много света, перекрывающего весь верхний ярус, в котором оживают расположенные здесь живописные произведения. Их разнообразные сюжеты, сливаясь в один нерасторжимый ряд, составляют возвышенный и недоступный горний мир, замерший у самого горизонта рукотворного неба. Многочисленные мозаики, размещенные ниже, лучше освещены, в основном разноцветные кусочки смальты зажигает электричество, к ним добавляются разнообразные блики, застывшие на изогнутых и полированных поверхностях, они накапливают лучи, словно огненную влагу, всякую минуту готовые, словно звезды, ярко вспыхнуть или погаснуть при любом незначительном смещении взгляда.
Праздничное великолепие убранства собора, царственное величие его интерьера, как ни странно, не создают ощущения материальности – напротив, реальность, с ее тусклой повседневностью, вычеркивается из времени. Кажется, что здесь, в отличие от аскетических храмов русского средневековья, не нужен труд молитвы – небо рядом.
Нередко случается, что при многократном посещении места оно субъективизируется – разные люди начинают связывать с ним разные представления. На первый план выходит случайное, переменное, единичное, ассоциативное. Ничего подобного не случается с Исаакиевским собором – всё это вытесняется мощной организующей иррациональной идеей, довлеющей над храмом, лежащей за гранью постижимого. Во многих художественных произведениях Исаакий выступает своеобразным предзнаменованием, мистическим символом рока. Возникая в перспективах улиц, возносясь над домами, проступая сквозь густые ветви Александровского сада, собор завораживает, он притягивает взор, заставляет вас снова и снова вглядываться в его очертания. На его примере как нельзя лучше может быть проиллюстрирована известная мысль философа о том, что целое всегда больше суммы частей его составляющих. Рожденная человеческим гением идея, воплощаясь, приобретает свои акценты, создает свое поле воздействия, нередко ломая весь изначальный замысел. Таков он, собор святого Исаакия Далматского, самый монументальный и загадочный памятник зодчества из известных достопримечательностей Санкт– Петербурга.