Я уставилась на лежащий под ногами синий шелк. Последний раз меня так колотило, когда я впервые узнала о силе своего мужа. Ни согнуться, ни разогнуться, ни вдохнуть. Несколько минут я тупо смотрела на платье, потом сползла на пол, подтянула его к себе и уткнулась лицом.
— Прости меня, — прошептала еле слышно, чувствуя, как предательски дрожит голос.
Я окончательно сошла с ума. Разговариваю с платьем.
Нет, не так.
Надеюсь, что я разговариваю с платьем, потому что иначе я окончательно сошла с ума.
Мне всегда казалось, что отец видит меня насквозь. Глаза у него были темные, как шоколад, и холодные, точно вмерзшие в лед кофейные зерна. Когда он подходил, чтобы приподнять пальцами подбородок, внутри все сжималось. У Винсента бывал похожий взгляд, но на меня он так смотрел один-единственный раз: в тот день, когда я вскрыла предназначавшееся Луизе письмо и принесла ему. Сейчас же этот холод предназначался только Анри.
— Значит, в Вэлею вы собираетесь в конце лета?
— Да, мы с Терезой так договорились.
Я все сделала правильно. В экипаже Анри не пытался взять меня за руку или хотя бы заговорить. Холодом от него веяло, как от сходки призраков на поле боя. Оно и к лучшему. Никакой Вэлеи. Никакого мужа. Все замечательно. Только почему тогда так тошно?
— Неужели вы стали спрашивать мнения моей сестры?
Как мило. Не знаю почему, но мне захотелось запустить в брата тарелкой.
— Еще до того, как она приняла решение ко мне переехать. Она очень хотела остаться на вашу свадьбу.
Винсент приподнял брови, но я сделала вид, что увлечена обстановкой. Столовая в городском доме брата — пожалуй, одна из самых светлых комнат. Закатное солнце расплескалось по огромному, во всю стену, панно. Летний лес и река. Исполнение просто потрясающее: при таком освещении казалось, что это вид из окна. Блики на воде едва уловимо поблескивали, запутавшиеся в кронах лучи осветляли листву и полосками расчертили густой ворс травы. Даже свежестью тянуло из приоткрытого окна, настоящей, безо всяких гадких примесей. Все-таки дом Винсента располагался в самом чистом районе.
Лави с завидным даже для леди изяществом ковырялась в тарелке, но я достаточно хорошо ее изучила, у сестренки только что уши не шевелились. Даже потупленный взор не скрывал живейшего интереса, глаза сверкали.
— Тереза умеет быть настойчивой, — наконец подала голос матушка. — Порой даже… слишком.
— Это правда. Но мне нравится.
Анри улыбнулся так тепло, что второе попросилось обратно. Из меня вообще все просилось обратно, когда я вспоминала о платье, оставшемся на полу. И о своей жестокости.