«Здесь спускаются, уезжая из Миртопрестола», — Глистра разговаривал сам с собой. Поворачивая голову, он прослеживал изгиб троса на фоне неба — все выше и выше, пока едва заметная нить не исчезала за кромкой мелового утеса: «Подниматься не так легко. Тащить туда гондолы волоком? Но спуск... Нэнси, помнишь, как мы летели в Галатуданскую долину?»
Девушка поежилась: «Здесь еще хуже...»
Они взошли на площадку под опорой канатной дороги, откуда должно было начинаться перемещение гондол волоком. Тропа вела налево, поднимаясь к обрыву по осыпи грязно-белых скальных обломков. Достигнув утеса, она круто поворачивала направо по выдолбленному уступу, огражденному цементированной каменной стенкой. Через двести метров уступ поворачивал налево, потом снова направо — налево — направо — налево — бесконечными зигзагами. Зипанготы терлись плечами о поверхность мелового утеса, в связи с чем приходилось перекидывать через седло находившуюся с той же стороны ногу. Мощные животные почти бежали вверх по уступу, скользя на шести лапах без каких-либо признаков усталости или напряжения.
Все выше и выше — налево, направо... Поверхность Большой Планеты словно падала вниз, расширяясь все дальше и дальше — и там, где взор землянина ожидал увидеть горизонт, отделяющий небо от саванны, снова простирались холмы и леса, а за ними другие, слегка более туманные леса и холмы... Где-то вдали, но вовсе не на горизонте, поблескивало озеро Пеллитанте.
Выше, еще выше! Ветер гнал вереницу облаков прямо на утес; тропу внезапно обволокли влажные серые сумерки. В ушах ревели порывы воздушных потоков, столкнувшихся с преградой и стремившихся вверх.
Они остановились на краю обрыва — там, где ветер хлопками выбрасывал в небо обрывки тумана, оставшегося от облаков. Известняковое плато выглядело так, будто его кто-то аккуратно подметал — ветер унес всю пыль. Серовато-белое, лишенное ориентиров плато тянулось на тридцать или сорок километров, плоское, как лист картона, после чего становилось крапчатым, изрисованным какими-то серыми тенями. На всем пространстве между краем обрыва и этими далекими тенями не было ничего, кроме троса и опор канатной дороги, установленных через двадцатиметровые промежутки и уходивших в никуда, уменьшаясь до неразличимости, как на схематической иллюстрации перспективы в каком-нибудь учебнике.
«Что ж, — сказал Глистра. — Здесь ничего и никого нет...»
«Никого?» — спросил Элтон, указывая на север вдоль края обрыва.
Клод Глистра обмяк в седле: «Реббиры».
Реббиры приближались по плоскому меловому нагорью подобно колонне муравьев — до них оставалось еще километров пять или шесть. По оценке Глистры, их было не меньше двухсот человек. Он глухо произнес: «Лучше убираться отсюда... Если мы поедем — не спеша — вдоль канатной дороги, может быть, они нас не тронут».