Какой же перемены желали они с Ермиловым, чем их не устраивало настоящее?
Ермилов, положим, мог быть недоволен настоящим, в его глазах, конечно, настоящие порядки были причиной того, что он за шесть лет, истекшие с тех пор, как в Пензе он разворачивал перед Николаем расчеты своей карьеры, и наполовину не достиг того, на что рассчитывал: только через шесть лет, а не через три года, как полагал, перебрался в Петербург, так и не став к этому времени управляющим палатой и чином не больно продвинулся; Ермилов мог возлагать надежды на перемену порядков, тем более что все передовое в России возлагало на это надежды, а он не был ретроградом. Но почему зарадикальничал Иван Степанович, ему-то зачем нужна была перемена? Не затем же? что при новых порядках он мог надеяться продавать дороже кровных рысаков, которых он продолжал выводить и цены на: которых и без того были хороши? Перемена нужна была ему затем, что, как честный человек, он не мог быть счастлив, покуда не были счастливы другие люди, покуда вокруг господствовала несправедливость? Но отчего яке в таком случае Иван Степанович только теперь решил содействовать борьбе с этой несправедливостью — теперь, когда общественный климат стал яснее и появились сильные мнения и сильные партии (так некогда говорил Леонид), почему не сам пришел к этому, почему?.. Все эти вопросы Николай поставил мысленно, ничего Ивану Степановичу, понятно, не сказав.
Через день Иван Степанович пришел к Николаю проститься. Он уезжал назад в Пензу, Николай пошел его проводить, и они снова заговорили о том, о чем говорили в трактиришке на Садовой. Иван Степанович сказал, что он виделся с Ермиловым и передал ему их с Николаем разговор, но Ермилов, к удивлению Ивана Степановича, отнесся к его рассказу с обычным своим циническим безверием. По его мнению, Николай поступил в Третье отделение потому, что надо же было где-то служить, а ему, мол, все равно где, и, как ни пытался Иван Степанович переубедить его, доказать, что это не так, и даже в конце концов разругался с ним, тот оставался при своем циническом мнении. Конечно, рассуждал вслух озабоченный Иван Степанович, если бы Ермилов был прежним циником, можно было бы думать, что это его упрямство вызвано тем, что ему выгодно думать, что Николай такой же циник, как и он, это избавляло бы его от сомнений в целесообразности избранной им жизненной линии, но ведь он теперь не циник, он теперь готов служить общественному делу, при этом сильно рискуя, при этом не считаясь с затратами. Словом, было бы хорошо, если бы Николай нашел возможность повидаться с Ермиловым и поговорить с ним, разрушить его предубеждение.