Шестаков стал быстро перебирать руками, и андреевский флаг пополз вверх.
Раздался залп. Ухнул фальконет. Матросы закричали «ура».
Гиляки тоже начали кричать, размахивая руками.
После церемонии всем им были розданы подарки.
Невельской позвал к себе старых гиляков, угощал, беседовал с ними, рассказал, какой русский царь великий, что зовут его Николай Павлович, и как он послал его сюда. Капитан просил гиляков при случае всюду и всем объявлять, что здесь теперь русские.
После обеда гиляки стали расходиться.
Утром все готово было к отъезду капитана. К палатке подвели оленей. Позь и Афоня навьючили двух, а пять шли под верхом.
— Так, значит, Козлов, чуть что — в Петровское! — говорил капитан.
— Так точно, вашескородие! Чуть что — в Петровское!
Козлов был хозяйственный человек, при нем оставался грамотный Шестаков. Теперь у Козлова был пост, люди, шлюпка, пушка, продовольствие. Он знал, что надо, как велел капитан, людям дать занятие, чтобы не томились и не скучали. «Занятий хватит, — думал Козлов. — Дай бог управиться, лес заготовить на тот год. Чистить место». Оставались олени — это для сообщения с Петровским и на мясо, в случае голодовки.
— А уж чуть что — в Петровское, — твердил Алеха, испуганно глядя на собравшегося к отъезду капитана.
— Так все ясно? — еще раз спросил капитан Козлова.
— Все, вашескородие!
— И гиляков не обижать!
— Само собой, Геннадий Иванович!
— Да ничего не брать у них даром.
Капитан обнял и перецеловал всех своих матросов по очереди.
— Будем крепко смотреть, — говорил ему растроганный Фомин.
— До будущей весны, братцы!
Как всегда, жаль ему было расставаться со своими спутниками. «Нечего жалостить их и себя», — подумал капитан и, опираясь на костыль, забрался на оленя.
— Так полушубки я пришлю, — сказал он. — Уж скоро на ночь часового придется одевать потеплее.
Позь и Афоня уселись на оленей верхами.
— Ну что, капитан, поехали? — спросил Афоня.
— Поехали!
Афоня крикнул по-тунгусски, и олени пошли.
Невельской въехал в заросли травы, и все скрылось — река, матросы. Только вдали громоздились над травой горы правого берега, и казалось, что они совсем близко и что нет за этой травой широченной реки, что трава так и тянется до их подножий.
Синело ясное небо в редких облаках.
Чумбока тоже ехал на запасном олене. Он провожал капитана до устья Каморы.
Капитан улыбался кротко и счастливо. У него было хорошо на душе, что пост поставлен, объявления на трех языках даны Козлову, матросы оставались охотно, хотя и грустили. «Конев, подлец, — даже его слеза прошибла».
Вскоре миновали заросли травы и снова выехали к реке. Через час были в стойбище Новое Мео.