Кашеваров вспылил и замахал руками.
— Как я могу! Это не мои якоря, может быть! Как я знаю, чьи это якоря!
Капитан ушел на берег, вызвал матросов, велел забрать два якоря и поднять на борт.
Прибежал Кашеваров, стал кричать.
— Якоря не ваши? В ведомости их нет? Что же вы беспокоитесь? — ответил капитан.
Вечером они опять спокойно разговаривали. Кашеваров искренне уверял, что боится Василия Степановича, поэтому так сказал про якоря. Между прочим, Кашеваров спросил, скоро ли капитан будет в Петербурге, и смотрел как-то странно.
Невельскому показалось в этот вечер, что Кашеваров скучает о Петербурге. От одного его оторвали, к другому он, видно, не пристал, и сам, кажется, не мог понять, тяжко ему без Петербурга или без Аляски… За алеутов он и за тунгусов и гиляков или за петербургских бюрократов?
Кашеваров дружески и откровенно рассказал в этот вечер, как он провел детство, как учился, как ходил на опись побережья Аляски.
На другой день «Охотск» ушел.
Невельской собирался в Якутск. После обеда он отправился на прогулку.
День был жаркий, капитан снял в тайге мундир и, свернув, положил его на траву, а сам в белой нижней рубашке уселся на берегу. «Дело не зверь — в лес не убежит», — вспомнил он пословицу.
Море было так спокойно, так грело солнце, так хорошо было в этот ясный осенний день и так ярко вспыхивали в глубине моря волны, что капитану никуда не хотелось идти. Он лег на гальку и закрыл глаза. Даже думать ни о чем не хотелось. Потом надоело так лежать, сел, разулся и, засучив штаны выше колен, выставил босые белые ноги солнцу.
Он задремал. Когда очнулся, то увидел ораву мальчишек. Они ловили удочками рыбу, стоя на старом полуразвалившемся причале. Капитан заметил, что на крючки насаживают не червей, а кусочки рыбы. Ловилась камбала.
Геннадий Иванович вспомнил, как он сам ловил на Волге… Поднялся, засучил штаны повыше, побрел через заступившую на отмель воду к причалу и вскарабкался на стоймя вбитые бревна.
— Здорово, ребята!
— Здравствуешь, дяденька! — бойко отвечали мальчишки.
— Как улов?
— Слава богу! — звонко отвечал толстогубый белобрысый мальчик с выдававшимися скулами.
— Дай я половлю…
— Лови!
Невельской закинул удочку, сразу клюнуло, он вытащил бьющуюся пластинку.
«Как тут ловится!» — подумал он.
Ребята то и дело наперебой вытаскивали больших и малых рыб.
— А ты чё, дяденька, не аянский? — спросил худой, болезненный парнишка лет четырнадцати.
— Не аянский…
— С «Охотска» поди оштался? — улыбнулся веснушчатый бледный мальчик с черными глазами, бегая взором с удочки на дядю и обратно.