— Горячий, — заключил он и взявшись за верхнюю рукоятку, поднял потрудившийся агрегат.
— Съе...ываем?
Вместо ответа я повернулся к единственной, относительно целой машине в окрестностях. По идее, разбитые стекла и погнутый бампер на способность к передвижению не влияют. Если только только не ушел передний мост. Я заглянул под кузов — кажется мост был на месте. Хотя, я не специалист.
Приоткрыв водительскую дверь, я придержал вывалившееся тело. Опустив на мертвого на землю, я заглянул в кабину. В общем, не так плохо — сиденье запачкалось только со стороны двери. Клацнул замок пассажирской двери и второе тело с шумом исчезло в проеме — Саша не испытывал деликатности к чужим умершим.
— Едем? — поинтересовалась его голова, возникшая в проеме.
— Сейчас, — положив автомат в салон, я вытянул наружу тяжелое, крошащееся полотнище лобового стекла и смахнул осколки с сиденья. Все?
Нет. Эмоции пересилили рассудок и спрыгнув с подножки я вернулся за пустым дробовиком. Патронов может и не быть, но безотказность и убойность… машинка впечатлила. А патроны… Может где найдутся.
Ухватив пистолет из поясной кобуры водителя я взгромоздился в «седло» и закинув дробовик назад, повернул ключ. Движок мягко завелся. Мы переглянулись.
— Поехали.
Среда. Утро, 06.24.
Выехав за пределы поста, я попросил пассажира.
— Высунься в окно и сделай рожу поприветливей.
— Нахрена?
— Меня не прикалывает дружеский выстрел из гранатомета.
Оценив масштаб проблем Саша молча привстал и высунулся.
Свои нашлись за третьим поворотом — Иван с Мишей куковали в салоне, высадив пленных на обочину. Пленный выводок, закатывая глазки тихо подвывал. Бледный конвой нервно цыкал зубом.
Я притормозил и высунулся.
— Саша, заканчивай гонять воздух, — и повернувшись к арабской массовке, любезно попрощался, — Пошли Нахрен.
— А?.. — подал голос бух.
— Потом. Тачка на ходу?
— Да.
— Поехали.
Оставив брошенных (или отпущенных?) машины ушли на серпантин. Две из трех стоящих фигур, абсолютно одинаковым, бережным жестом придерживали правые руки.
Среда. Утро, 06.40.
Живописные, пустые и при этом — хорошие. Такие дороги не часто встречаются сегодня. Нам нам повезло. Море было голубым, горы — серыми, асфальт — гладким. Художник, скрывающийся в каждой очерствевшей душе мог раскрывать мольберт на любой точке трассы.
Но восприятие, не синоним таланта. Свой я не нашел, так и не поднявшись выше ремесленника во всех умениях прошлой жизни.
В общем, единственное что оставалось — жать на газ. Дорога позволяла, ситуация настаивала. По такой трассе я с удовольствием бы втопил полторы сотни, но… Ветер, раздув порыв души, он выжал обильную слезу и гася ей то что распалил. Компромисс меж ветром и скоростью нашелся километрах на семидесяти. В сем неспешном темпе мы отмотали километров восемь и обогнув совершенно роскошный, поросший зеленью, живописнейший отрог, я нажал тормоз. Вэн вильнул, тормозя. Заняв всю ширь дороги, оба водителя — Иван и я, переглянулись.