Залупаться никто не хочет, это уже (в отличие от девяностых – начала нулевых) не модно.
«Нас обрекли на медленную жизнь и приковали для надежности цепями», – пел Высоцкий. Большая часть общества живет в последние годы медленной жизнью, прикованная к ней цепями у кого ощутимого, у кого мизерного благополучия. Люди приспособились, рвать цепи и ускоряться мало кто хочет. И писатели, конечно, тоже.
Интересно, что сами дебютанты нулевых не раз высказывали мысль о том, что новое поколение очень осторожно, опасливо. К примеру, Захар Прилепин («Молодежь к выходу на пенсию готова»), Андрей Рудалёв («Двадцатилетние «пенсы»), Герман Садулаев («Поколение трусов»). Но они имеют в виду то поколение, что следует за ними. А вот заметка поэтессы Екатерины Цыбиной (более известной сегодня как Катерина Кюне), опубликованная в газете «Литературная Россия» в середине 2005 года. Примерно двадцатилетняя в то время Цыбина говорит о своих сверстниках:
Обсуждая некоторые события, мы с другом заподозрили, что труслив он, наш брат современный писатель. И чтобы проверить свое подозрение, поставили небольшой эксперимент.
Сочинили обращение к властям и правительствам с требованием всеобщих «мира, свободы и справедливости немедленно!» и, полные революционного энтузиазма, отправились проводить агитацию. Общежитие Литературного института, вечер, мы всем встречным объясняем свою затею в надежде подсунуть лист с каракулями и получить автограф. Не тут-то было! В лучшем случае, потенциальные писатели, туманно поводя глазами, как Б. Б. Гребенщиков – «Ах, сестра, ты не поймешь моей вселенской тоски», бормочут какую-то невнятицу, что-то о самосовершенствовании, с которым надо бы разобраться, прежде чем переходить к глобальному. Пускаются в пространные рассуждения о принципиальной невозможности что-либо изменить, за которыми явно видна пара вопросов: «А чё я? А чё мне за это будет?» Кто-то даже про Колыму вспоминает… Вот тебе на! Никто никого на баррикады не зовет, за идею умирать не предлагает, все до крайности невинно – подпиши бумажку, где сказано «я хочу мира, свободы и справедливости» – и иди, ешь свои рисовые котлетки, самосовершенствуйся. ‹…› В итоге подписались двое.
В свое время Велимир Хлебников, не имея на то никаких разумных (в понимании большинства) оснований, не боялся называть себя Председателем земного шара. Эдуард Лимонов (человек совершенно другого уровня таланта) в 60-е годы, едва приехав в Москву из Харькова, гордо декларировал: «Мы – национальный герой!» А оказалось, что сегодняшний потенциальный писатель не просто на что-нибудь этакое не способен, он вообще боится что-либо сделать и даже сказать! ‹…› Может ли человек, не имеющий смелости сказать, что он выступает за мир, свободу и справедливость (ну или, в конце концов, против них), написать что-нибудь значимое?