А сейчас я мертв.
— Да, ма. Я буду дома в воскресенье к обеду… — он делает паузу. — Нет, я не пьян, — уверяет Джордж по телефону маму. Он не лжет. Он не пил, во всяком случае, пока.
— Нет, ма! Он просто чертовски подсел на кокаин! — кричу я, хотя ни один из них не слышит меня. Это и хорошо тоже; если бы она когда-нибудь услышала, как я матерюсь, она бы отхлестала меня по заднице.
Я не слышу, что мама говорит Джорджу, но слышу ее приглушенный плач по телефону.
— Знаю, ма. Я тоже по нему скучаю, — он прикрывает глаза рукой, его лицо принимает страдальческое выражение.
— Черт, Джордж, — вздыхаю я.
Я ненавижу видеть его таким.
— Я должен идти, ма. Я люблю тебя, — он нажимает на телефоне «отбой» и швыряет его на диван.
На стеклянном журнальном столике перед ним остатки белого порошка, пакет кокса, бумажник и пустые пивные бутылки. Джордж наклоняется вперед и поднимает мою фотографию в рамке, где я в военной форме, в тот день, когда закончил базовую подготовку. Он смотрит на фотографию долгое время, прежде чем аккуратно ее поставить. Сползая с дивана на колени, он достает водительские права из бумажника. Через несколько секунд он разделяет горку кокса на три небольшие полоски. Сложив права назад в бумажник, он берет долларовую купюру, плотно сворачивает, а затем использует ее, чтобы вдохнуть первую полоску.
— Джордж! — кричу я. — Боже, чувак. Почему ты это делаешь?
Но это бессмысленно, потому что он не может слышать мои слова огорчения.
Я не могу больше смотреть. Кроме того, я знаю, что эта шлюха, Мисти, направляется сюда, и мне противно видеть его с ней. Мой брат, очевидно, запутался, оплакивая свою потерю, и она по полной использует это: приносит ему наркотики, нюхает их с ним до тех пор, пока он платит, а затем они трахаются, хотя у нее есть парень, который выбьет все дерьмо из Джорджа, если когда-нибудь узнает.
Я исчезаю и снова появляюсь рядом с мостом недалеко от города. Мы с Джорджем приезжали сюда, когда были детьми, и ловили рыбу. Это одно из моих любимых воспоминаний. Когда я иду к мосту в темноте ночи, я слышу, как бушует вода в реке Джексон. Здесь в последние несколько дней шел сильный дождь, и уровень воды поднялся. Я завидую реке. Она движется, течет и продолжает жить. В отличие от меня. Я застрял в собственной западне и мне как-то нужно исправить то, с чем я не могу ничего сделать.
Я умер почти десять месяцев назад, и «белый свет», о котором говорят — это полная фигня. Во-первых, я не понимал, что я мертв. На самом деле, я думал, мне приснилось. Я был дома с мамой и папой, но когда попытался заговорить с ними, они не услышали и даже не отреагировали. Сообщение о том, что я был убит самодельным взрывным устройством в Афганистане, не пришлось долго ждать.