Олег встряхнул свободной рукой высокого, но очень легкого доминиканца, который болтался в своей безразмерной куртке, словно крыса в мешке.
- Вот настоящий Символ настоящей Веры, - с ледяной злобой говорил фюрер, и Гильермо с трудом выносил напор его ненависти. - А все остальное - пустая болтовня. Так что заткнись, святоша, сунь язык в жопу и не заикайся больше о том, кто здесь недобрый. И как ты можешь сделать кому то легче. Может быть, в своем церковном мирке это все так. Но ты сейчас в настоящем мире.
- Ты не убьешь меня, - просипел доминиканец. - Я тебе нужен.
Ствол уперся в середину лба Гильермо и показался монаху горячим, как только что из домны.
- Ты в настоящем мире, - повторил фюрер, и темные провалы его огромных, неестественно расширенных зрачков буквально вытягивали душу из Леона. - А в настоящем мире людей убивают. По разным причинам или совсем без причины, просто так. И они умирают просто так, насмерть. Насовсем. Если я сейчас нажму на крючок, бог остановит пулю?
- Все, что случается, случается по Его воле, - прошептал Гильермо, собирая в кулак остатки воли и храбрости. - Ты не сделаешь ничего, что было бы выше Его замысла.
Щелкнул взводимый курок. Острый край ствола еще сильнее и больнее уперся в лоб.
- Так боженька остановит пулю? - повторил фюрер.
- Нет, - сказал Гильермо, закрывая глаза. И зашептал, торопясь успеть закончить. - Исповедую единое Крещение во оставление грехов, ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.
- Я так и думал, - хмыкнул Солдатенков, убирая оружие. - Мой Символ лучше твоего.
- Он страшнее и понятнее, - не открывая глаз, выдохнул доминиканец с решимостью обреченного. - Но не лучше.
Хольг сплюнул, уже беззлобно и почти спокойно.
- И я был таким же глупым, - вздохнул фюрер. - Три с лишним года назад. Но я вылечился. Точнее, меня вылечили.
Гильермо молчал, сглатывая кровь, что стекала в рот из разбитого носа.
- Уходи, поп, - глухо посоветовал Солдатенков. Именно посоветовал, а не приказал. - Скройся внизу и никому больше не показывай свою рожу. Тебя еще везти и везти.
Гильермо поднялся, скользя и цепляясь разбитыми пальцами за леер. Наконец он более-менее утвердился в вертикальном положении.
- Можешь сказать «спасибо», - порекомендовал Солдатенков.
- За что? - спросил Гильермо, глядя в сторону.
- За лечение от розовой слепоты. Я заплатил за него намного дороже - куском ноги.
Боскэ тяжело вздохнул. Из-за основательно побитых ребер получился скорее протяжный всхлип. Монах сглотнул, выбирая между разумным и правильным. Подумал, насколько разведенными могут быть эти две сущности, которые совсем недавно казались ему единым целым. И выбрал не разумное - то есть молча уйти, а правильное.