- Иди, - отмахнулась Родригес. - Канистру захвати.
Чжу мелко-мелко закивал и мелкими же шажками попятился, не отрывая взгляд от девушки, как будто опасался, что та передумает.
Хольг машинально провел рукой по твердой выпуклости на боку, под курткой. Там ждал своего часа верный Смит-Вессон, и фюрер почти поверил в то, что пистолет на этот раз не пригодится. Как и все остальное, чем запаслась ганза - русский пулемет под пистолетный патрон - понятно кому, турецкий пистолет-пулемет для Банги, старый добрый BAR для самого фюрера. А Родригес против ожидания выбрала не привычную германскую FG-04, но американский «Тип 180», пистолет-пулемет с прозрачным диском над стволом - оружие карателей, штрехбрейкеров и наемных убийц.
Фюрер посмотрел в сторону Гильермо. Монах стоял на отшибе, заложив руки за спину, прямой, словно штык, но с опущенной головой. Замер он так минут десять назад, и с той поры не шевельнул даже пальцем, как изваяние. Легкий ветерок дергал поры старой полурасстегнутой куртки без половины пуговиц, и это единственное, что выдавало живую природу темной фигуры на красном фоне долгого заката.
- Выбрось платок.
Гильермо вздрогнул, оглянулся на фюрера. Тот выглядел уставшим и каким-то непривычно спокойным. Из глаз вождя ганзы ушел лихорадочный и нездоровый блеск, а склеры воспалились.
- Что? - не понял доминиканец.
- Выбрось платок, - Хольг показал на тряпку, что высовывалась из кармана Боскэ. Совсем недавно тряпица была желтовато-белой, теперь же сменила цвет на серо-черный и пачкала все, чего касалась.
- От него теперь прока нет.
- Да, конечно... - Гильермо вытащил двумя пальцами грязную тряпку и немного подержал на весу, содрогаясь от мысли, что вся эта черная дрянь могла бы оказаться у него в легких. Отбросил и быстро вытер испачканные пальцы об и без того запыленную, грязно- серую полу куртки.
- Мы стоим? - спросил монах, просто чтобы сказать что-нибудь.
- Да. Пыль. Мотор перегрелся, надо прочистить, охладить и долить воды. Ночью не поедем.
Хольг помолчал.
- Если все будет хорошо, завтра твоя эпопея закончится.
- Я понимаю, - кивнул Гильермо. - Конечно наш уговор в силе, я помню.
- Хорошо, - фюрер ограничился одним коротким словом.
Они стояли бок о бок на низком пригорке и смотрели на пламенеющий закат. Позади гремела железом Родригес, лязгало оружие в руках Кота - пулеметчик протирал маслом каждую втулку и тихонько напевал себе под нос родную песню. Никто не понимал ни слова, но звучало все равно красиво.
Як умру, то поховайте
Мене на могилі
Серед степу широкого
На Вкраїні милій,