- Александр, - брюзгливо подсказал кардинал, мрачно хмурясь. Хотя это казалось совершенно невозможным, его губы утончились еще больше.
- Александр... - послушно повторил монах и в очередной раз запнулся, думая, что же делать дальше. Наконец он решил, что молитва - это всегда хорошее решение в любых сложных ситуациях и начал. - Господи, вот уже заканчивается этот день, и перед ночным покоем я хочу душою вознестись к Тебе...
- Оставьте, брат мой, - все так же брюзгливо и мрачно оборвал его кардинал. - Не сомневаюсь, что вы в должной мере благочестивы, и я вызвал вас не для молитвы.
Ошеломленный Гильермо закрыл рот, открыл и закрыл вновь. Видимо со стороны это казалось потешным, потому что Морхауз усмехнулся. При его насупленной физиономии выглядело это страшновато, а прозвучало скорее, как злобное фырканье. Однако настроение кардинала похоже несколько улучшилось, и он начал разговор чуть более дружелюбно:
- Скажите, брат Гильермо...
Кардинал рассеянно погладил мягкую ткань пелерины с откинутым капюшоном, которую не снял даже несмотря на очень теплый вечер. Глянул на лампу, что стояла у самой двери - в монастыре не было электричества и даже самым важным гостям приходилось довольствоваться керосиновым светильником. Вздохнул с плохо сдерживаемым раздражением, как человек, вынужденный мириться с нечеловеческими условиями быта.
- А почему вас назвали Леоном? - неожиданно сменил тему разговора кардинал.
- Гильермо Леон Боскэ, - машинально ответил монах, все происходящее удивляло его безмерно. Обитель была маленькой и практически никогда не удостаивалась визитов сколь-нибудь высоких особ. Поэтому Гильермо очень слабо представлял себе, как должны выглядеть и вести себя столь близкие к святому престолу люди, как епископы и кардиналы. Но в любом случае - как-то совершенно по-иному.
Он устыдил себя за недостойные, неправильные мысли и склонил голову под пронизывающим взглядом Морхауза.
- Я подкидыш и не знал своих родителей. «Bosque» по-испански «лес», меня нашли на окраине города, почти в лесу ... кажется. А Леоном меня назвали в честь Леона Тавматурга...
- Святого из Равенны, - продолжил кардинал, перебирая четки из розового коралла на шелковой нити. - Умер в семьсот шестьдесят пятом году.
Гильермо никогда не считал себя знатоком человеческих душ, но ему показалось... показалось, что могущественный князь церкви испытывает странное неудобство. Словно ему что-то нужно от обычного монаха, и сия нужда с одной стороны велика, с другой - крепко смущает нуждающегося.
- Скажите, Гильермо, - на этот раз Морхауз решил обойтись без «брата», и это немного укололо монаха. - Я слышал...