От ее близости, запаха, тепла, окутывающего невесомой волной кружилась голова.
Он хорошо знал, что впереди не может быть ничего, но все равно получал наслаждение. Даже если бы не признался Саше, не мог солгать самому себе: безумно жаждал коснуться ее, сжать в объятьях, говоря с ней. Трепещущий рот манил так, что у него темнело в глазах, а собственные губы саднило. Вот только унять это саднение он не имел права… Но как оставить ее снова?
– Саша, я не успел тебе ответить... – удержал лицо, обхватывая ладонями так, что женщина не могла увернуться. – Ты не можешь ничего заслужить... – ее глаза потемнели от боли, – потому что я и так принадлежу тебе. Вот только не знаю, как избавить тебя от этой зависимости.
– Я не хочу… избавляться… – это были даже не слова: она проговорила одним только дыханием, лишь губы едва шевельнулись, позволяя мужчине угадать значение сказанного.
И сильнее всех уверений в необходимости держаться как можно дальше от нее, стала нестерпимая потребность выпить этот шепот. Испробовать, насколько слаще она стала за эти годы, насколько желанней и нежнее ему… Глухо застонав, мужчина качнулся вперед, накрывая губами дрожащий рот…
Какой силой, какой немыслимой властью над ним обладала эта женщина, с самой первой встречи перевернувшая весь его мир? Пьянел от нее, не желая трезветь, словно в ней одной сконцентрировался весь смысл бытия. Руки инстинктивно сжались на плечах. Такая щедрая… Нежная… Его нежданный и незаслуженный дар, отказаться от которого не было сил.
Ладони поползли ниже, угадывая знакомые изгибы. С уст снова сорвался беспомощный стон: сражаться с ее женственностью и собственным желанием он оказался не в состоянии. Руки дарили наслаждение, тела, еще не сблизившись, уже двигались в такт. Все было знакомым и в то же время совершенно новым, а робкие касания Саши казались единственно правильными, возвращая то, по чему он столько времени сходил с ума.
Эта женщина принадлежала ему в туманных снах. Была только его, несмотря ни на что. Без жуткого прошлого, без гнета ошибок, без скручивающего внутренности тоскливого отчаянья. Грезилась ему в предрассветные часы, когда сон невозможно запомнить, но от того он не менее сладок, хоть и крепок настолько, что пересиливает и желания и чувства.
А у нее не осталось никаких мыслей, лишь ощущения, жадные и неловкие, но от того не менее драгоценные. Руки, опережающие прикосновения губ. Дрожь тела под ее ладонями. Родной аромат кожи, не скрытой теперь ни одеждой, ни посторонними запахами. Он. Ее боль и мечта, до которой наконец удалось дотянуться.