- Правильно. Давай.
Снова вдох. Бесшумный, медленный.
- Отпусти себя.
Руки еще сильнее вжались в спину. Чужие, сильные, крупные. Лишающие всякий свободы. Ни дернуться, ни перевернуться. Лишь дышать. Маленькими дозами, по миллилитру наполняя легкие, насколько позволял ее проплаченный мучитель.
- Сейчас я продолжу, но ты не сопротивляйся. - Карен положил одну руку чуть ниже шеи, а второй заскользил по позвоночнику вниз. - Просто доверься. Больно не будет. Я обещаю.
Катя прислушалась к себе. Довериться? А умела ли она это делать вообще? Позволить чужому человеку распоряжаться ее телом. Прикасаться так, как он считает правильным. Сжимать, гладить… Совесть подсказывала, что нет. Словно в подтверждение, мышцы вновь пронзила боль.
- Упрямая, - хмыкнул мужчина. - Совсем себя не жалко.
В ответ раздался лишь мученический всхлип.
- Ничего, красавица, - Карен взялся за дело по-настоящему. - Не первая ты у меня такая строптивая. Потом еще спасибо скажешь.
Свое обещание Карен Григорян выполнял исправно. Двигаясь вниз, он разминал каждую зажатую мышцу. Через боль, через отчаянное сопротивление клиентки распутывал клубки неразрешимых проблем. Мял плечи и шею, освобождая от груза бытовых хлопот. Чертил магические узоры вдоль позвоночника. Отыскав невидимые точки, как пианист играл на пояснице.
К середине сеанса его старания начали приносить первые плоды. Тихие стоны клиентки звучали все чаще и громче. Катя больше не сопротивлялась. Привыкнув к боли, она нехотя, постепенно доверилась рукам Карена. Собственное упрямство сыграло против нее. Не в силах сбежать, Виноградова сама не заметила, как впала в странное безразличное состояние.
Вскоре жесткая кушетка перестала казаться жесткой. Время остановилось. Затуманенные глаза больше не различали предметов. Исчезли мысли и эмоции. Остались лишь ощущения. Прикосновение за прикосновением как круги на воде растекалось волнами от пяток до макушки непривычное наслаждение. Боль еще обжигала тело, но уже не мучила. Словно лекарство, она пронизывала мышцы и тут же угасала.
***
После недели на природе Роман был счастлив вернуться в город. Его не злили вечно красные светофоры и медлительные водители-новички. Он смиренно тянулся в вечерней пробке, подпевая песням любимой радиоволны. “Я свободен, словно птица в небесах…” безбожно фальшивя, Роман вторил Кипелову и параллельно строил планы на день.
Сегодня нужно было обязательно заехать в редакцию, узнать из первых рук последние новости. Но вначале следовало наведаться в квартиру. За время ссылки растительность на лице Романа отросла, и даже наметилась пушкинская курчавость. У бородатого как Дед Мороз Палыча из средств скобления имелся лишь топор, так что теперь перед Воиновым остро встал извечный мужской вопрос: “Брить или не брить?”