Снова иду под дождем.
Темнеет с каждой минутой.
И холодает.
Ни пальто, ни куртки у меня нет, и уже через два квартала я мокрый насквозь.
* * *
Отель «Дейз инн» занимает здание напротив бара «Виллидж тэп».
Только вот не все так просто. Тент совсем другого цвета, да и весь фасад выглядит непривычно – шикарнее и дороже. Здесь определенно какие-то роскошные апартаменты. Мало того, у входа стоит под зонтиком швейцар. Рядом с ним женщина в черном тренче, для которой он пытается остановить такси.
А на той ли я улице?
Бросаю взгляд на корнер-бар.
В витрине должна мигать неоновая вывеска «ВИЛЛИДЖ ТЭП», но вместо нее я вижу крепкую деревянную панель с латунными буквами, прикрепленную к штанге, раскачивающейся над входом и поскрипывающей на ветру.
Я иду дальше, быстрее и быстрее. Дождь бьет в глаза.
Иду мимо шумных закусочных.
Мимо ресторанов, готовящихся встретить вечерний наплыв посетителей – сияют бокалы, приборы аккуратно разложены на белых льняных скатертях, официанты запоминают меню.
В незнакомой кофейне гремит, усердно перемалывая свежие зерна, эспрессо-машина.
Наше с Дэниелой любимое итальянское заведение выглядит именно так, как и должно, напоминая, что я не ел почти двадцать четыре часа.
Но я не останавливаюсь. Я иду и иду.
Пока не промокаю до нитки.
Пока меня не начинает трясти от холода.
Пока сумерки не спускаются на город и я не оказываюсь перед трехэтажным отелем с решетками на окнах и бьющей в глаза огромной вывеской над входом:
Не обветшалый и не грязный в прямом смысле слова. Просто забытый. Переживший свои лучшие времена. Такой осталась в моей памяти гостиная в фермерском доме прадедушки в Айове. Старая, отслужившая свое мебель в этом отеле выглядит так, словно стоит там тысячу лет, застывшая во времени, не замечающая, что остальной мир ушел вперед. В воздухе висит запах плесени, а спрятанная аудиосистема ненавязчиво играет джаз. Что-то из 1940-х.
Старичок в смокинге, занимающий место в каморке портье, и глазом не ведет, увидев перед собой промокшего насквозь человека. Просто берет 95 долларов сырой наличности и подает мне ключ от комнаты на третьем этаже.
Лифт страдает судорогами, и пока он ползет вверх, кряхтя, со всей грацией карабкающегося по ступенькам толстяка, я рассматриваю свои искаженные черты в бронзовых дверях кабинки. Свою комнату обнаруживаю, пройдя до середины тускло освещенного коридора, и еще с минуту сражаюсь с допотопным замком.
Номер, мягко говоря, скромный. Одноместная кровать с шаткой металлической рамой и комковатым матрасом. Ванная размером с кладовую. Комод. Ламповый телевизор. И стул возле окна, за которым что-то светится по другую сторону стекла.