— Спасибо, — тихо говорит Аркадий. — Мне никто никогда не пел детских песенок. Я лучше пойду. Застолье затянется, а так Юленька перекусит и — спать. Она без сил, — повторяет он.
И осталось в гостиной всё, как было до появления здесь Аркадия. Размазанный по стене, сияющий глянцем гостеприимный буфет, приглашающий в каждую из своих потайных ниш, притворённых дверцами, пахнущих или ванилью, или бродящим мёдом. По полу — серо-песочный, с оранжевыми, розовыми, сиреневыми цветами ковёр, вытканный Юлей и матерью. Просторный стол, за которым умещалось и двенадцать человек, а сейчас сидело трое: набухший сердитой краснотой отец, выглядывающая бледным испугом из нарядного платья мама и она, Юля. Стояли торжественные, с высокими резными спинками, стулья вокруг стола. Глядели на неё с этажерки чучела зверушек и птиц — экспонаты маминых уроков. Отражал горящие огни помолвки метровый экран телевизора. Напротив телевизора — диван и два кресла. А ещё музыкальная аппаратура Бажена, которую он включал, как только предоставлялась возможность, кресло в углу, журнальный столик и торшер в нарядной юбке из бахромы — обособленное уединение: читай газеты, листай журналы. И, наконец, выделанная под кирпич, холодная сейчас печка с закрытой дверцей. По стенам — картины отца. И над всем их нарядным богатством стелется дым от незатухающей сигареты отца.
Всё как ежедневно — в течение её семнадцати лет.
Гостиная — самая жилая комната. Мама настояла на том, чтобы она не была на запоре — у всех в селе отпирается только для гостей. Настояла мама и на том, чтобы у каждого была своя комната и два душа в доме.
То состояние невесомости, что с минуты их встречи с Аркадием заставляло её плыть в воздухе, как облако в небе, исчезло с появлением Бажена — её тело саднит страхом.
— Иди, доченька, ложись. Судя по всему, у тебя завтра самый тяжёлый и самый долгий день в жизни.
— Мне нужно собрать вещи.
— Не нужно. Я сама соберу тебе сумку. Но думаю: твои вещи тебе не понадобятся, Аркадий не захочет брать что-то из прошлой жизни, купит тебе городскую одежду.
Отец стукнул со всей силы по столу.
— Ты знаешь, что это такое — отдавать дочь чужому мужику? Все мужики — пакостники. Не хочу. Нет моего согласия! — Он налил себе ещё рюмку, выпил залпом и закричал: — Ты это устроила! Твои штучки. Ученик женится! На чёрта идти к нему?
Мама усмехнулась:
— Кажется, жених не только мой ученик, но ещё и единственный сын твоего Гришани. Как бы ты не пошёл? Кроме того, там было всё село!
Отец налил ещё рюмку. Он обмяк и сидел, уронив голову на грудь.