В семидесятые и восьмидесятые годы горожане немало глумились над обитателями Геркомерова холма, называя их «кликушами», «трясунами», а то и просто «юродивыми»; не мало-помалу их образцовая честность и строгий аскетический образ жизни завоевали им своеобразное недоуменное уважение. В течение многих лет молодые ковенантеры женились только на девушках из своей же общины, так что каждый из нынешних жителей селения сам себе доводился родственником в каком-то колене. Правда, еще в середине шестидесятых годов они слышали о тех нежелательных последствиях, которые подобные браки могут иметь для потомства. Им об этом рассказывал предшественник доктора Гиллиза, так же, как и сам он впоследствии, избранный конгрегацией на должность общинного врача. Старейшины слушали его внешне бесстрастно, однако же несколько встревожились — доктор Уинстид, по счастью, был превосходным лектором. После его лекции в общине был заведен новый обычай: время от времени тот или иной старейшина совершал путешествие в один из восточных штатов, где имелись поселения родственных сект. Оттуда они привозили невест и женихов для геркомеровской молодежи (но не на основах взаимности). Доктор Гиллиз догадывался, хотя и не мог знать наверное, что тут не обходилось без денежных расчетов.
А в то же время упорно держался неизвестно кем пущенный слух, будто жизнь на Геркомеровом холме отнюдь не так безгрешна, как кажется со стороны. Говорили, что воскресные вечерние службы в молельне заканчиваются беснованьем, плясками и выкриками «на непонятных языках» — словом, «настоящими оргиями», по выражению видных философов-моралистов из бара при гостинице «Иллинойс». Но поскольку ни один посторонний ни разу не пробыл и трех минут ближе, чем в пятидесяти ярдах от молельни, проверить эти рассказы не представлялось возможным.
Порки оставил Роджера перед домом своего деда, а сам пошел привязать лошадей.
Дьякон сидел в плетеном кресле-качалке на узенькой галерее, заменявшей парадное крыльцо. Ноги его были укрыты домотканым одеялом. Он был очень смуглый, с такими же, как и у внука, черными, лишенными блеска глазами. Индейские лица почти не меняются с тридцати лет до семидесяти.
Извините, что не встаю вам навстречу, мистер Эшли, — сказал он и жестом пригласил Роджера сесть на стул рядом.
Он повернулся и долгим взглядом посмотрел на гостя. Роджер почувствовал благоговейный трепет, а потом нежность. У него никогда не было деда. Наконец Дьякон заговорил.
— Знаете ли вы, что ваш отец пришел на помощь нашей общинной церкви, когда ей понадобилась помощь?