— Я думаю, Джонсон, что вы так же, как и я, хотели бы окончательно расчистить обстановку. Та неизвестность, в которой мы находимся, очень мешает работе и все чаще заставляет делать ошибки, которые становится все труднее поправлять. Уже много раз нам отказали в заказах там, где еще вчера души в нас не чаяли. На печать приходится тратить бесконечно много не чтобы заработать, как прежде, а чтобы хоть насколько-нибудь уменьшить убытки. Точно то же происходит почти без исключения во всех наших делах. Наш страх перед этим неизвестным страшилом породил боязнь всюду, а эта боязнь наносит нам огромный убыток. Завтра же, поэтому, необходимо сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Для этого испробуем следующий способ; я его изложил на этой бумажке.
Джонсон молча взял ее в руки. Клочок бумаги содержал текст обращения концерна ко всем. Он гласил:
«Техника людям, не имеющим моральных устоев, дала возможность, даже в наше культурное время, стать пиратами — вампиром.
Они погубили стратоплан — это величайшее культурное достижение человечества за последние сто лет!
Они устроили в Гималаях разбойничье гнездо, которое лишь благодаря счастливой случайности погибло раньше, чем смогло принести ужасный вред всему миру!
Они виновники лихорадочной подготовки всех без исключения к войне!
Они враги человечества!
Концерн образует фонд для борьбы с ними до полного их истребления.
Концерн жертвует на эту борьбу сто миллионов франков.
Жертвуйте все. Жертвуйте и сантимы и миллионы. Наша жизнь, наш прогресс, наша судьба от этого момента находится в наших собственных руках. Жертвуйте!»
На следующий день утренние газеты всего мира объявили этот текст.
В вечерних же газетах огромными буквами было напечатано новое обращение концерна. Оно произвело еще более сильное впечатление. В нем было: — «Поддержите нас в нашем крестовом походе против вампира, который посягает на жизнь и культурные достижения века. Поддержите нас все те, кто не хочет крови».
Борьба началась.
Моросил нудный осенний дождь. В узкой грязной улице перед серым облинялым двухэтажным домом с закрытыми железными ставнями остановилось такси. Приехавшим пришлось прождать довольно долго, пока раскрылась массивная входная дверь. Сморщенная старуха, сгорбившись, медленно повела их через коридор, по широкой деревянной лестнице с протертыми дубовыми ступеньками, во второй этаж. Оставив пришедших на верхней площадке, она ушла докладывать. Вскоре старуха вернулась и повела их через большую мрачную гостиную, с мебелью, покрытой чехлами, в кабинет. В нем в старинном кресле сидел Леви с двумя гостями. Он кивком головы ответил на поклон приехавших и попросил их сесть. Живописную группу представляли собой собравшиеся в кабинете. Все они резко отличались друг от друга, но все же на всех них лежал какой-то общий отпечаток. У большинства из них были сгоревшие от солнца лица, а одежда плохо маскировала их экзотичность. Смокинг или обычный пиджак не были в состоянии скрыть их профессию и веру. Их выдавал ряд характерных мелочей. Это были миссионеры из Азии и Африки. Один из них, туземец с широким скуластым лицом, был алеут — глава христианской пропаганды на Аляске и Дальнем Севере. Хоть осень только начиналась, он был одет в пальто с меховой подкладкой и не рискнул снять его даже в кабинете у Леви. Корректно был одет последователь Конфуция: запрятав свою косичку под фетровую шляпу, так и ходил в ней, не снимая ее с головы. Последователь Брамы был в тюрбане и хорошо сидевшем на нем смокинге, такое сочетание невольно бросалось всем в глаза. Раввин из Тель-Авива не рискнул расстаться со своими пейсами. Лишь два миссионера не прибегли к переодеванию. Это были: иезуитский монах и буддист.