Женщины заметались, сбивчиво перебирая предлоги, чтобы избежать «спокойной смерти». Паршивые овцы есть в каждой деревне, были они и в Сакито: эти женщины благодарили старосту, но просили позволить им самим решить, как и когда умирать. Дети не все понимали, им было ясно лишь, что ничего хорошего от «спокойной смерти» не жди, все они поразевали рты, вытянули шеи и, задрав головы к небу, громко плакали.
Раздался выстрел. Всего один. Люди увидели, что староста лежит на земле. Все было решено заранее, и староста первым поступил как «настоящий японец». Жена его завыла; накануне свадьбы со старостой она так же лила слезы перед матерью. Причитая, она медленно осела на землю рядом с мужем, из которого хлестала кровь — так же и в первую брачную ночь она в слезах легла на супружеское ложе. За эти долгие годы у нее и мысли не было пойти мужу наперекор. Женщины зарыдали: раз жена старосты подает такой пример, никуда теперь не денешься. Прогремел второй выстрел, и староста с супругой рука об руку отправились в последний путь.
Семидесятилетний стрелок опустил автомат, взглянул на мертвых, они лежали рядом. Их дети погибли на войне, теперь родители спешат к ним, скоро вся семья будет в сборе. Настал черед старейшин. Они выстроились в ряд, распрямив спины, у одного из них, восьмидесятилетнего старика, изо рта тянулась слюна, но это не портило его торжественный облик. Каждый смиренно ждал свою пулю; после капитуляции, когда была нехватка продовольствия, они так же смиренно стояли в очереди за онигири. Через несколько минут и дети убитых старейшин собрались у их тел для вечного семейного снимка.
Сами не зная почему, люди понемногу успокаивались, семьи собирались вместе, толпясь вокруг стариков. Дети все еще плохо соображали, что к чему, но и на них сошло странное умиротворение. Это чувство успокоило и ревевших до сей поры младенцев, теперь они тихонько качали головами, посасывая большие пальцы.
Вдруг кто-то крикнул: «Тацуру! Тацуру!»
Шестнадцатилетняя девочка — это ее звали Тацуру — безумными глазами озирала площадку у храма. Она видела свою бабку, та одна-одинешенька стояла перед стрелком. Больше всего сейчас боялись сельчане, что не найдется рядом родной кровинки, некому будет укрыть твое тело своим теплом и не с кем вместе остыть. Но Тацуру вовсе не хотела идти на такую жертву. Семьи сбивались вместе, сжимая друг друга в объятиях так, что никакие пули не могли их разнять. Стрелок уже мало походил на человека, все лицо и руки у него были в крови. Его меткость сегодня пришлась очень кстати: изредка какой-нибудь предатель в ужасе порывался бежать прочь от храма, но пуля проворно нагоняла его. Стрелок постепенно набил руку, теперь он сперва укладывал людей на землю, уж как придется. А с лежачими легче сладить. У него был добрый запас патронов, их хватало, чтобы выдать каждому из односельчан двойную порцию смерти.