Можно было бы попросить у мамы, но дело в том, что я не признался ей, что стал безработным, хотя позже стало ясно, что она давно знает, сказала или как бы проговорилась Катя. Недаром же подкидывала время от времени сотню-другую. В конце концов, решил просить у самого близкого моего друга, у Вани. Не звонить, а идти к нему домой, не предупредив о приходе.
Конечно, он удивился. Были на то особые причины. Жена его, Стеша, удивилась еще больше и сразу заподозрила что-то неладное. Тем не менее, пригласила меня, как близкого человека, в кухню, заварила чай, поставила на стол хорошие конфеты, печенье, а Ваня достал бутылку водки. Выпьем? Отчего же. И выпили по рюмке, другой, а там и третьей.
Далеко не все наши сокурсники после окончания университета стали работать по специальности. Как бы не наоборот. Ваня, например, почти сразу устроился в некое рекламное агентство, неплохо зарабатывал сравнительно с другими однокашниками и пока был удовлетворен.
«Чем ты там занимаешься?» — спросил я как-то. Ваня махнул рукой: «Глупостями». — «Но все же». — «Придумываю слоганы». — «Ну, например». Он рассмеялся и, кажется, смутился. «Не скажу». — «Почему?» Он помолчал. «На бигборды обращаешь внимание? Ну вот. Самый дурацкий — мой».
Стеша, увидев, что мы начали пьянствовать, успокоилась и ушла к телевизору. И тогда Ваня сразу спросил: «У тебя дело?» — «Да. Мне надо сто пятьдесят долларов. Примерно на месяц. Газета наша приказала долго жить, и я теперь безработный». И далее — про автомобиль, про СТО. Просьба моя прозвучала требовательно, почти агрессивно. Он тотчас нахмурился, заглянул в зальчик, где смотрела телевизор Стеша, и сказал мне: «Идем». Мы вошли в его маленький кабинетик, Ваня поставил стремянку к книжному шкафу, достал какую-то книгу с верхней полки, кажется, что-то из классики, а в ней сто долларов. Переставил стремянку, снова поднялся и у другого классика занял еще пятьдесят. Приложил палец к губам. Мы оба поулыбались: понятные мужские секреты. «Спасибо, — сказал я, прощаясь. — Дело в том, что.» — «Да ладно», — он улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Дескать, объяснение — это извинение, а ему это ни к чему.
Я уже говорил, почему к Ване обратился в последнюю очередь. Но если откровенно, наши отношения совсем не просты, больше того, они зашли в тупик. Они были просты до определенного времени, если точно — расстрела в Москве Белого дома.
Мы редко говорили о политике — только вскользь касались тех или иных вопросов, не углубляясь, и потому не знали толком уровня разногласий. Или так: чувствуя глубину разногласий, уходили от них, чтобы сохранить дружбу.