Конечно, Джунковского назначал сам император, но он-то знал, что если про кого-то начнут распускать сплетни и зудеть разные гадости, то песенка любого чиновника кончается быстро. И шеф жандармов ждал, ждал известия об отставке. К сожалению, он недооценил влияния на царя Гришки Распутина. Нужно было его приласкать, усладить звоном золотых монет, тем более что Гришка как прорва глотал любую денежную наживку. А он пренебрег им, полагая, что его кресло сродни царскому, лишь с той разницей, что Николай Второй мнимый помазанник божий, а он, Джунковский, реальный помазанник царя, опирающийся на всю тайную, сатанинскую мощь империи. Это его убаюкало. А отсюда толстокожесть, высокомерное пренебрежение к просьбам незнатных людей, которых не было в числе толкавшихся тесной толпой с алчными, горящими, как у шакалов, глазами вокруг трона. И Распутин ответил обер-жандарму тем же, когда под генералом от тяжести неприятностей затрещало кресло и он обратился было к нему за поддержкой. Короче, роли поменялись. Теперь подходы к царскому фавориту искал уже обер-жандарм, то и дело посылая ему праздничные подарки. Но Распутин, как ожиревший ленивый кот, не то что ни разу благодарно не промурлыкал, но даже приветливо хвостом не вильнул. Это оскорбило жандарма. Он унижался! Да перед кем? Перед деревенским конокрадом! И генерал затаил злобу: стал ждать подходящего случая, чтоб свалить Гришку с незримого, но высокого трона «святости» и сбросить к подножию пирамиды власти. Потому каждый шаг блудного «старца» чуть ли не обнюхивался жандармскими ищейками. И когда Распутин очередной раз громко оскандалился — решил его крепко хрястнуть, чтоб знал свое холопское место.
Шеф жандармов мысленно прикинул — что это ему даст, какой навар он получит. Голову кружила мысль, что он будет связан с царской семьей тайной нитью интимной информации! А он, Джунковский, доверительно преподнесет государю пикантные сведения о жизни его обожаемой супруги и предостережет от опасности разрушения Распутиным ореола божественности августейшей Александры Федоровны, да и самого государя императора.
Генерал понимал, что самый неприятный осадок у правителей оставляет не громада бед, неожиданно свалившихся на государство, а известие о личных, семейных неприятностях, касающихся их самих. Шеф жандармов, как жнец, рассчитывал нажать как можно больше зерен пользы для себя, чем плевел недовольства монаршей четы. Мечтал о признательности государя, надеялся на благодарность. Страстное желание затуманило голову жандарма, и он забыл, что своим подданным цари нигде и никогда не бывают должниками. Все всегда обязаны царям. Не оценил Джунковский и личных связей «святого старца» с императорской семьей. Полагал, что диктат его жандармской власти сильнее распутинских связей.