Самих астрономов отсюда было уже не разглядеть. Их местоположение на холмах обозначали одни фонари, красный свет которых напоминал лаву, зловеще проглядывающую в трещинах земли.
«Как хорошо устроились, – думал Миша. – Знают, как какая звезда называется, пользуются приборами, – и им уже интереснее. Они могут о небе часами разговаривать, и всё будут говорить что-то новое. Но это то же самое, что с Тургеневым. Он почему так хорошо о природе рассказывал? Потому что он её убивал – охотник был. С «вооружённым глазом». А заставь человека просто так по лесу ходить – он и двух слов о нём не свяжет. А я всю жизнь просто так проходил».
Почему-то вслед за этим Мишина мысль перескочила на брата, и почему-то перескочила с обидой.
«Захотел меня вытащить – так вытащи по-человечески. Расставь свой телескоп, подведи, дай в глазок посмотреть, расскажи интересные факты. Налей чаю горячего, кашей накорми. Покажи достоинства своей нормальной жизни. А то выехал с этой… Венерой палеолита. А мне что делать?»
Миша встал.
– Мишка! – крикнул от автобуса шофёр. – Уже скоро!
У шофёра тоже был свой огонёк – не красный, а синий, из примуса, совсем маленький.
– Да, да, спасибо, – сказал Миша. – Я сейчас. Только дойду до брата…
Он спускался по осыпающейся песчаной тропинке, по еле различимой серо-голубой полосе на чёрном, и чувствовал, как тяжело встряхивается кожа его опухшего лица от каждого шага вниз: казалось, на каком-нибудь шаге щёки могут просто оторваться вместе с нижними веками.
– В шатающийся праздник ночи… – вслушивался он в свой голос.
Тропинка привела к подножиям двух невысоких холмов, не занятых астрономами. Здесь она не заканчивалась, а только ныряла во тьму древесной поросли, которой, как Миша заметил ещё сверху, были заполнены все складки между холмами.
Опять его удивляло что-то, что казалось сверху таким гладким и простым, предстало вблизи таким подробным и сложным – совсем другим.
Он полез на холм. Подъём был довольно крутой, так что приходилось использовать не только ноги, но и руки – цепляться за случайные стебли, многие из которых были колючими. Очутившись на вершине, Миша упёрся ладонями в колени. Он чувствовал неприятную усталость и опустошённость.
«И зачем это я хотел побывать на каждом из этих холмов? – удивлялся он, тяжело дыша, сплёвывая и без интереса глядя по сторонам. – Вполне достаточно одного. Да и одного не надо».
Всё же он сел на траву.
Метрах в тридцати от него и метрами тремя выше располагалась одна из самодельных обсерваторий. Красный свет слабо обрисовывал фигуры двух мужчин. Раздался несильный стук стекла о стекло.