— Не комендант ли?
Герасим повернулся к Верещаке, приказал:
— Слышь-ка, Козьма, отскочи за травой. Гнедка в оглобли ставь. Схожу узнаю…
В избе он замешкался: подстригал раскустившиеся усы, примерял праздничную сатинетовую рубаху. На чердак зачем-то полез. Когда вышел за ворота, Санька — вслед. Дергает отчима за рукав.
— Не ходи! Застрелят…
— Не трусь…
Суетится. Торопится.
Боится Санька, но не отстает от отчима. Толчет ногами нагретый песок.
Машины остановились возле райисполкома. Из легковушки вылез немец — чернявый, горбоносый, с железным крестом на груди. На левом боку, на ремне, кобура — малюсенькая, как игрушечная. Желтые ремни скрипят. Санька исподтишка оглядывает чужеземца. На рукавах какие-то белые знаки с черным пауком посередке. Фуражка с высоченной тульей, на кокарде такой же крючкастый паук. На плечах офицерские погоны.
Герасим с поклоном подошел к офицеру.
— Большевик? — спросил тот, буравя Санькиного отчима черными глазами и попыхивая сигарой.
Герасим засмеялся, замахал руками. И вдруг сыпнул скороговоркой немецкие слова. Санька от удивления аж рот раскрыл. Ишь, как тарабарит по-ихнему… Где наловчился так? Дома Санька никогда не видал отчима с немецким учебником в руках. Отчим без заминки говорил и говорил на чужом языке, а немец-офицер слушал, не перебивая. Только кивал широколобой головой да изредка произносил одно и то же слово: «фортреффлих» 3
Герасим смолк, вытащил из кармана свернутый кусок клеенки, достал из него пожелтевший вчетверо сложенный листок. Расправил его на своей широкой шершавой ладони. И Санька увидел там диковинную печать — фиолетовую с растопыренными когтями птицу. Вверху, над клювастым хищником, мельтешили, как мошкара, мелкие зеленые буквы.
Офицер прочитал справку, вернул Герасиму и похлопал его по плечу, что-то говоря на своем языке. Потом указал на красный флаг, что взмахивал над входом в райсовет.
Герасим юркнул во двор. Вскоре появился у крыльца с лестницей. Приставил ее к карнизу и проворно, по-кошачьи, взбежал на верхнюю перекладину. Вырвал древко с алым полотнищем из гнезда и с размаху бросил в палисадник, где топорщились колючие кусты акации.
Офицер вытащил из машины зеленое, до половины зачехленное древко, вручил Герасиму. Тот сдернул чехол, и над его головой повисло зловещее полотнище. Посередине белый круг, а в него кровожадно вцепился кривыми ногами паук — такой же черный и скрюченный, как тот, что у офицера на рукаве.
Герасим сунул древко чужого флага в то самое гнездо, где всего лишь несколько минут назад реяло красное знамя. На площади сразу стало сумрачно и неуютно, будто на солнце наползла черная туча. Все потемнело: липы, книжный киоск с висячим замком на фанерной двери, городская Доска почета, стены изб…