Сергей был в недоумении: целая банда отморозков устроила стрельбу в селе, а он его спрашивает о чем они разговаривали со священником… Поэтому он недовольно пробурчал:
— А что он мог сказать? Ранен был он серьезно… Кровью истекал! Да и собственно говорить нам с ним некогда было — в нас стреляли!
В этот момент в разговор встрял второй:
— А вы могли бы опознать стрелявших в вас лиц?
Сергей ответил практически не задумываясь:
— Было плохо видно — дождь сильный шел… Но кое-кого, думаю, я смог бы узнать… Стоп! Лысого одного хорошо помню!
— Так! Значит, при случае вы могли бы кое-что вспомнить, — немного печальным тоном подчеркнул он, как-то странно при этом посмотрев на своего напарника.
— Отлично, Сергей, ты нам очень помог! Теперь, я уверен, что нам удастся разобраться в этом деле. Ты пока давай окончательно выздоравливай, а завтра мы снова зайдем…
После их ухода Сергей никак не мог избавиться от ощущения какой-то фальши. Словно ты берешь со стола желтый и вкусно пахнущий банан, а оказывается он не настоящий. Точно такое еще чувство испытывал и он. «Да вроде обычные менты… Ну и что такого, что у них навороченная машинешка — сейчас никто не без греха! А то, что хорошо и стильно одеты, так значит следят за собой, — размышлял он. — К тому же охранник на входе их пропустил, значит свои! Вон с утра, как он со следователем ругался».
Однако все равно, он никак не мог успокоится. Встал с постели, походил из угла в угол, попил поды, потом снова лег… Но из головы эти гости так и не выходили. Наконец, он плюнул на все и закрыл глаза, начиная почти сразу же проваливаться в сон… Вдруг, он вспомнил! Татуировка! Точно, на руке второго опера была обычная с виду татуировка — ИРА. «Похоже имя, — мучительно вспоминал Сергей. — Но тогда почему написано всеми заглавными буквами, словно аббревиатура какая-то». Размышляя, он незаметно заснул…
Сергей, к сожалению, не знал историю этой татуировки. Впервые она появилась на тюремных просторах СССР где-то в 40–50 гг. и несла однозначно неприятную смысловую нагрузку. «ИРА», знающие люди, в то время переводили как «иду резать актив». Соответственно накалывали её на видных местах самые непримиримые противники зоновских администраций. Именно из таких и был сегодняшний посетитель, который в свое время провел немало лет в лагерях, где его взял под крыло один из знакомых Коршуна.
Оба опера, покинув больничную палату, мгновенно преобразились: на лица, и так не блиставших приветливостью, появились хмурые улыбки, в разговоре все чаще стали вкрапляться блатные словечки. Окончательно расслабились тем не менее они лишь, закрыв двери машины.